Острова, затерянные во льдах

И вот, сделавшись фотографом, я задумал потягаться с песцами уже на профессиональной основе. Начал я с того, что решил понравиться леммингам — полярным мышам. Изо дня в день я стал проходить по одним и тем же местам, и постепенно тундра начала признавать меня за своего человека. Леммингам первым надоело прятаться при моем появлении, и с тех пор остров перестал быть для меня пустыней. Заметив издали стоящего у норки зверька, я пытался подходить, насколько было возможно, постепенно обретая умение красться и ходить по тундре, утерянное за последние годы жизни в городе.

Вначале близко подобраться не удавалось, но с каждым днем расстояние сокращалось. Наверное, смешно было смотреть полярным мышам на огромное, неуклюжее существо, пытавшееся подползти к ним на четвереньках. От первого же щелчка фотоаппарата лемминги исчезали в норе. Но вскоре, оправившись от испуга, тихо выползали, становились на задние лапки и замирали, сложив передние на груди.

Лежа на мягком ковре тундры, я долго порой разглядывал заросли леса у их нор. Чтобы выжить в суровой стране вьюг и ледяного ветра, карликовые деревца, и без того, малюсенькие, вынуждены были еще и стлаться по земле. Но, как и в настоящем лесу, здесь все праздновало свою осень. На ивах, березках, растущих вперемежку с куропаточьей травкой, алели и золотились крохотные листочки и осыпались, трогательно украшая землю вокруг.

За этим занятием и застала меня однажды полярная сова. Она, видимо, так поразилась, увидев меня в окружении прыгающих мышей, что, как старуха, позабывшая от удивления закрыть рот, перестала шевелить крыльями и едва не влетела в мой зеркальный объектив. Такой она и осталась у меня на снимке. А вскоре я убедился, что и песцы интересуются мной.

Как-то раз, резко обернувшись, я заставил подскочить затаившегося неподалеку песца. Он попался в мой объектив, но тут же сконфуженно спрятался в овраг. С тех пор мне уже не составляло труда, приглядевшись, отыскать светло-коричневую шубу песца, промышлявшего за сотни метров. Шуба его все более светлела, выделяясь на темневшем одеяле тундры. Когда же ненадолго появлялось солнце, песцы и вовсе не скрывались.

В такое время чаще можно было увидеть взлетающих сов, леммингов, греющихся у своих норок. Как-то мне удалось даже подсмотреть совсем интимное дело тундры — поспорили песец с совой.

Начал песец. Сова, как всегда, сидела на кочке в полудреме, чуть поводя головой. Песец же сновал неподалеку, уткнувшись носом в землю, вынюхивая мышей. Но дела у него шли плохо, и, как это нередко бывает и у людей, он решил сорвать на сове свою злость. Вероятно, ему показалось, что именно ее присутствие заставляет леммингов прятаться.

Стрелой метнулся он к сове, да так, что не ожидавшая подобной наглости птица едва успела взлететь. Ну и разозлилась же, видимо, она! Набрав высоту, она погналась за песцом, догнала, прижала к земле, и я уж хотел бежать песцу на помощь, но… страшные когти на этот раз не были пущены в ход. Удовольствовавшись тем, что песец валялся перед ней на спине и скалил зубы в страхе, мудрая птица вернулась к своей кочке и уселась, взъерошив перья, готовясь, очевидно, продолжать дрему. А песец тем временем уже мчался за ней. Налетев сзади, он сделал такой же стремительный выпад, но сова не шелохнулась, только злобно повела в его сторону головой. Зверек метнулся от нее, как от взгляда гипнотизера, но не остановился, а принялся кружить вокруг нее волчком. Круги его все убыстрялись, и сова вынуждена была опять взлететь: невозможно было уследить за песцом, так близко он кружил от нее.

Ошеломленная таким поведением соперника по охоте на леммингов, сова вновь забралась повыше и, падая, погналась за песцом. И опять все повторилось. Песец, упав на спину, злобно верещал, а затем возвращался и нападал на сову, но опять так, что птица только пугалась. Не знаю, дошло ли бы у них в конце концов дело до настоящей драки, но все испортил я, решив подобраться поближе. Сова первая заметила меня, предупреждающе крикнула с высоты, песец залаял и тут же кинулся прочь. На его лай откликнулось сразу несколько песчишек. Они показались на верхушке той самой горы, где я встретил ухмыляющегося песца, заворчали на меня, как квохчущие куры, и убежали все разом, оставив меня одного.

Ульвелькот теперь нередко с удовольствием выслушивал меня и подтверждал довольно: «Да, так бывает».

— Если бы ты приехал летом, — горевал обычно он, — то не такое бы увидел! Летом песцы совсем не боятся людей. Идешь мимо норы, так иной выскочит да сапог кусает! А теперь песцы боятся людей, шубу отращивать начинают, знают, канальи, кому больше может приглянуться она.