Острые края

Метнувшись влево, Шев услышала, как щелкнула тетива, болт, чирикнув, отскочил от стены совсем рядом с нею и улетел куда-то в ночь. Она на бегу стянула перчатки – одна еще дымилась от быстрого спуска по веревке – и швырнула их через плечо. Теперь резко направо – маршрут, конечно, тщательно проработан, – и она взлетела на столик, стоявший на улице перед заведением Версцетти, широкими прыжками, перепрыгивая со стола на стол, разбрасывая тарелки с едой и столовые приборы, преодолела всю площадку. Посетители оторопели в креслах, кое-кто даже упал, а оборванный скрипач поспешно отступил от греха подальше.

– Какова я бегунья! – прошептала она и сиганула с крайнего столика, мимо протянутых рук охранника, метнувшегося к ней слева, и одного из кутил, потянувшегося справа, ухватилась на лету за коротенький хвост каната, болтавшегося под вывеской «Версцетти» и как следует дернула.

Приземлившись, она перекатилась по земле, как только вскочила, сверкнула яркая вспышка, подобная ближней молнии, туманная ночь сразу озарилась, а фасады близлежащих домов залило белым сиянием. Крики, визг и раскат взрывов. Она знала, что у нее за спиной, поперек улицы, распускаются огромные цветы пурпурного пламени, взлетают мощные фонтаны золотых искр – в общем, зрелище, достойное женитьбы какого-нибудь барона.

– Да, Кохдам определенно знает толк в фейерверках, – прошептала она, преодолевая искушение остановиться и полюбоваться огненной феерией, справилась с собой и свернула в узенький темный проулок, спугнув помойного кота, пригибаясь взлетела по лестнице в три дюжины ступенек, оказалась в крохотном садике и остановилась, стараясь унять дыхание. Развернув сверток, загодя спрятанный меж корней засохшей ивы, она извлекла белую мантию, облачилась в нее, накинула капюшон и застыла, держа в руке обетную свечу и настороженно прислушиваясь к звукам ночи.

– Вот поганство! – пробормотала она. Как только замерли последние звуки ее огненного сюрприза, она услышала отдаленные, но неумолимо приближавшиеся голоса охранников Помбрина, продолжавших облаву и колотящих по пути во все двери.

– Куда он делся?

– Сюда, наверно!

– Проклятущий фейерверк мне руку обжег! Здорово обжег, чтоб ему!..

– Мой сверток!

– Ну же, ну же, – бормотала она сквозь зубы. Если эти балбесы поймают ее, это встанет в ряд самых неприглядных эпизодов ее карьеры. Вроде того раза, когда ее застали на середине подъема по стене здания гильдии торговцев шелком в свадебном платье, с цветами в волосах, но без нижнего белья, а стремительно собиравшаяся внизу толпа зевак делала отступление крайне трудным, и тем не менее… – Ну же, ну же, ну…

И вот с другой стороны до нее донеслось пение, и она улыбнулась. Сестры никогда не опаздывали. Она уже слышала их шаги, тяжелую мерную поступь, заглушавшую и крики охранников Помбрина, и стенания женщины, видимо, оглохшей на время от грохота фейерверка. Все громче шаги, все громче вдохновенное песнопение, и вот с садиком поравнялась процессия – все женщины в белом, у всех капюшоны на головах, каждая твердо держит в руке горящую свечу, и все они, похожие во мраке на скопище привидений, в ногу маршируют по улице.

– Какова я жрица! – прошептала себе под нос Шев и, выскочив из садика, протолкалась в глубину колонны. Наклонив свечу влево, она поднесла ее фитиль к огоньку свечи своей соседки. Та хмуро взглянула на нее, и Шев подмигнула.

– Поделись с девушкой огоньком, ладно?

Фитиль с негромким потрескиванием загорелся, и Шев, шагая в такт с остальными, вплетая свой радостный голос в общее песнопение, прошла по улице Калдиче и мосту Финтин; гуляки в масках почтительно расступались, пропуская шествие. Заведение Помбрина, и уже совершенно панические поиски его охранников, и злобный рев пары северян, яростно споривших между собой, – все это отступало, скрывалось за спиной в тумане, и на душе становилось легче.

Когда она забралась в свою комнату, где в открытом окне вольно развевались занавески, и неслышно обогнула удобное кресло, уже совсем стемнело. В кресле спала Каркольф; ее дыхание шевелило упавшую на губы прядку золотистых волос. С закрытыми глазами, расслабленным лицом, без обычной ухмылки, которой она встречала все на свете, она казалась юной. Юной и очень красивой. Слава тому, кто ввел моду на штаны в обтяжку! Свет свечи золотил нежный пушок на щеке, и Шев захотелось протянуть руку, положить ладонь ей на лицо, погладить губы пальцем…

Но при всей своей любви к риску азартными играми она не увлекалась. И потому она лишь громко вскрикнула:

– Бу-у-у!

Каркольф подскочила, как лягушка, брошенная в кипяток, наткнулась на стол, чуть не упала и принялась с дикими глазами озираться по сторонам.

– Пропади все пропадом! – выговорила она трясущимися губами. – Неужели нельзя было обойтись без этого?

– Почему нельзя? Можно.

Каркольф приложила руку к груди.

– Кажется, у меня шов разошелся.

– Какая ты, детка, недоверчивая. – Шев стянула мантию через голову и швырнула ее в угол. – Там еле заметная царапина.

– Утрата твоего доброго отношения ранит меня острее любого ножа.