Острые края

По мнению Онны, двойная работа означала двойную тревогу. Этой ночью у Кардотти творилось истинное безумие. Куда хуже, чем обычно. Народу через край, и определенное ощущение, что вот-вот прольется кровь. Пронзительные безумные голоса, громкая, режущая слух похвальба и грохочущий хохот. Возможно, причиной этого были маски, в которых люди не стеснялись вести себя совсем как животные. Возможно, ужасная визгливая музыка, или темнота, в которой тут и там сияли яркие огни, или высокие ставки за игорными столами. Возможно, льющееся рекой спиртное, и чагга, и хаск, и витающая в воздухе жемчужная пыль. Возможно, бесшабашные развлечения – огонь, и клинки, и опасность. Онне все это не нравилось. Нисколечко не нравилось. И нутро внятнее, чем когда-либо, подтверждало эти впечатления.

Было очень похоже, что грядут серьезные неприятности, но что она могла поделать? Прежде всего, как всегда говорила Мирайли, не нуждайся она в деньгах, ее тут не было бы. Вот она и стояла, чувствуя себя крайне неуклюжей, пытаясь принять позу, которая казалась бы достаточно зазывной, чтобы удовлетворить Беллит, и в то же время стараясь держаться в тени и не глядя никому в глаза. Но, к сожалению, компромисс здесь был невозможен.

И когда Беллит наклонилась к ней и прошипела на ухо: «Это твой!» – она подпрыгнула.

Онна взглянула на дверь и почувствовала нутром, что дело совсем плохо. Он походил на сжатый кулак, этот ублюдок. Широченные бычьи плечи, никакой, вообще, шеи, склоненная вперед голова с коротко остриженными волосами похожа на пень, вздутые вены и сухожилия на тыльных сторонах толстых ручищ. Ручищ, которые, по их виду, предназначались для того, чтобы избивать людей. Большинство гостей должны были сдать оружие у входа, но этот носил меч у бедра и ходил в полированной кирасе, и это говорило о том, что он охраняет какого-то богача, а значит, привык совершать насилие, зная, что это ему ничем не грозит. Его маска была сделана из простого твердого металла, а ниже ее, на щеках, гуляли желваки, будто он скрипел зубами.

– Мне не нравится его вид, – пробормотала она, совсем уже готовая шмыгнуть в сторону.

– Тебе ничей вид не нравится! – яростно прошипела Беллит, сохраняя на лице неподвижную улыбку, и, схватив Онну за локоть, почти поволокла к пришельцу. – Думаешь, пекарь в восторге от того, как выглядит тесто, которое он месит? Выдои его и возвращайся за следующим!

Онна понятия не имела, почему Беллит так ненавидит ее. Она ведь старалась быть хорошей. Вот Мирайли была стервознейшей из стирийских стерв, а каждый раз выходило по ее. Все было так, как мать говорила: лучшие будут худшими. Но что поделать, если в Онне никогда не было ни капли стервозности?

– Ладно, – пробормотала она, – ладно. – И снова поддернула корсаж. – Я ведь только сказала. – И она прикрыла улыбкой свои самые дурные предчувствия и неуверенно шагнула к своей цели. К своему гостю.

Ведь нынче положено называть их гостями.

– Как вас зовут? – спросила она, неохотно повернув ключ в замке и неохотно повернувшись от двери в комнату.

– Бремер. – Удивительно, но у этого могучего рослого мужчины оказался слабенький, писклявый, совершенно девичий голос. Произнеся свое имя, он поморщился, как будто звук собственного голоса причинил ему боль. – А тебя?

Она улыбнулась, села около него на кровати и погладила его кончиком пальца по подбородку. Ей не очень-то хотелось делать это и к тому же ей казалось, что и он не очень-то хочет ее, но она чувствовала, что если будет нежной, то, возможно, он тоже не будет груб. Должно же хорошее поведение хоть как-то вознаграждаться, не так ли? Она попыталась говорить так, чтобы голос звучал мягко и в нем не угадывался страх.

– Вы можете называть меня, как вам будет угодно.

После этих слов он посмотрел на нее. Глаза под маской чуть увлажнились, возможно, от эмоций, возможно, всего лишь от выпитого. И то и другое могло оказаться опасным.

– В таком случае я буду звать тебя Фин.

Онна сглотнула. Снова развилка. Нужно что-то изображать из себя, пытаться прикинуться этой самой Фин, а то и успокаивать его. Может быть, он удовлетворится, если она хорошо вздрочит его? Или хотя бы согласится, чтобы она была сверху? При мысли о том, что эта гора мускулов навалится на нее, Онну мурашки пробирали. Все равно что оказаться заживо похороненной.

Но что если эта Фин была бросившей его любовницей, или бывшей женой, которую он застал с лучшим другом, или ненавистной единокровной сестрой, которой досталась вся любовь их матери, или кто-то еще, кому он мечтает сделать больно? Это была игра вслепую, а Онна никогда не была сильна в азартных играх. Но ведь проституция вся строится на притворстве, разве нет? Притворяешься, будто тебе нравится очередной мужик, притворяешься, будто тебе с ним хорошо, притворяешься, будто ты не здесь, а где-то в другом месте. Притворяться кем-то другим совсем не великое дело.

– Как вам будет угодно, – повторила она.