А может, нет никаких витков, и время — одно? Тогда переписав одну главу, она перечеркнет все следующие...
Дрожа от перегрузки, Ирис прикрыла глаза.
И почему какой-то час назад все казалось ей таким простым? Она думала лишь о том, что свободна. А теперь — что делать ей теперь? И почему ей снова так хочется увидеть Ликвидатора и задать этот вопрос ему?
Внутри уже знакомо заныло. То ли отголоски операции с чипом слежения, то ли системы работают не так хорошо, как следует... Но прима, который отвечает за программы, больше нет.
Ирис невольно содрогнулась. Системы продолжали оценивать обстановку в новом для Ирис мире и выдавали одну идею за другой, но эта была сумасбродной и какой-то... колючей.
Что же, что же ей делать? Ликвидатор ей ничего не сказал. Беги... и просто живи? Или он имел что-то в виду? Что-то такое, что может быстро и просто изменить будущее...
Но быстро и просто не получится. Это «быстро» займет ровно столько, сколько положено: двадцать лет. Скорее всего. К тому же, аномалия-Возмущение появится — когда? Только спустя двадцать лет?
Глаза у Ирис так и расширились. Застукало сильнее синтетическое сердце, разгоняя системы. Двадцать лет назад: тот самый год, когда Ликвидатору поставили метку. То самое лето, когда случилось что-то страшное, о чем она так и не осмелилась его расспросить.
Она ведь может увидеть его еще раз. Все рассказать. Он здесь, где-то в этом старом Эмпориуме. А еще этим летом его ждет нечто ужасное. Что, если предотвратив это событие, она разрубит узел? Тогда не поссорятся друзья, не будет карты Сенатора, не будет метки — все пойдет по-другому. Тогда, быть может, не придется думать и о Центре…
А самое главное — она снова увидит Ликвидатора.
— Что с тобой?
Тит подобрался к ней ближе и теперь заглядывал в лицо. Его тщательно уложенные вихры растрепались.
Расчеты безнадежно висли, руки у Ирис дрожали.
— Голова разболелась, — только и сказала она, сжимая виски ладонями.
Больше некому ее перезагрузить.
От этой мысли системы подвисли окончательно. Она здесь почти бессильна: некому ее обслуживать, никто не разберется в ее анатомии и системах, никто даже не поймет, что она такое. С одной стороны, это просто прекрасно: она может притворяться человеком сколько угодно. С другой — она может рухнуть поперек дороги от очередного такого перегрева, и никто не поймет, что с ней делать. Ее могут вскрыть и разобрать на кусочки. Так, из любопытства.
И тут Ирис поняла, что чувствует страх, и система имитации здесь была совершенно ни при чем. Она боялась, она была в ужасе, ей было до чертиков страшно — и чувство это ни в какие рамки сигналов не вписывалось. Можно было подумать, что этот ужас чужой — в конце концов, прохожих вокруг хватало, но их ощущения были тусклые, приглушенные, как будто замутненные. А этот страх Ирис чувствовала по-настоящему, изнутри себя.
И откуда он взялся? Она же омега. Она не умеет чувствовать; это слабость, а слабости омегам не положены. Или это, равно как и призрачная боль в пояснице — просто отголоски, переработанное эхо когда-то зарегистрированных сигналов извне?
Ирис мотнула головой и отключила все запущенные мыслительные процессы.
— Голова болит, — повторила она.
Тит от испуга даже побледнел.
— Я думал, ты сейчас в обморок грохнешься.
— Просто нужно передохнуть. Не спала всю ночь.
Мальчишка тотчас оживился.
— Можешь передохнуть у меня дома. Пока я делаю карту. У нас есть свободная комната. Вообще говоря, свободных комнат навалом, а гостей не бывает. Ну что, согласна? Мама всегда дома... Она не совсем здорова, потому ей приходится много отдыхать… Думаю, она разрешит сделать тебе чай... С имбирем. У нас всегда дома имбирь, маме очень нравится. Или, если хочешь, можно заварить травы. Есть ромашка, чабрец, мята...