От Ханаана до Карфагена

Геродот (I, 169) говорит, что после завоевания Киром греческих городов Малой Азии эти города были вынуждены платить дань персидскому царю, и только Милет, заключивший с царем союз, обрел мир и спокойствие. При этом историк выразительно противопоставляет судьбу Милета судьбам других греческих городов Ионии. Несколько раньше Геродот (I, 141) написал, что союз с персидским царем Милет заключил на тех же условиях, что и с прежним азиатским сувереном, а говоря об этих прежних отношениях, Геродот (I, 22) отмечает только союз и дружбу, и ни о какой дани речь не идет. Остальные ионийские города, сражавшиеся с персами, были вынуждены платить победителям дань. По-видимому, подобные отношения между победителями и побежденными можно распространить и на другие территории царства Кира, в том числе на Финикию. Правда, сам Кир говорит о тяжелой дани, которую ему добровольно принесли подчиненные цари Запада. Однако это можно понимать и как относительно добровольные дары, точнее, откуп от возможного нападения. Кажется, хотя данных об этом нет, что финикийские города ограничились признанием верховной власти персидского царя, может быть, на тех же условиях, что и раньше вавилонского, т. е. на условиях чисто политических. Но в отличие от Навуходоносора Кир даже не стал менять царей. Во всяком случае, Хирам III, правивший Тиром к моменту падения Вавилона, оставался на престоле и после этого события. Не исключено, что именно тогда была восстановлена власть Тира над материковой территорией, включая Сарепту. Такое мягкое отношение Кира к финикийцам, кроме всего прочего, объясняется и стремлением персидского царя использовать финикийский флот. Невозможность подчинения островных ионийцев силой Геродот (I, 143) объясняет отсутствием у персов флота. Таким образом, довольно мягкое отношение к финикийцам было выгодно и самим персам.

В 525 г. до н. э. персидский царь Камбиз, сын Кира, подчинил Египет. Геродот (III, 1) указывает, что в египетском походе участвовали все покоренные персами народы, следовательно, и финикийцы, явно предоставившие персидскому царю свой флот. Но когда Камбиз решил подчинить и Карфаген, финикийцы решительно отказались участвовать в этом предприятии, заявив, что было бы нечестием выступать против своих потомков (Her. III, 19) — Этими финикийцами были, конечно, тирийцы, ибо другие их соотечественники не имели основания считать карфагенян своими потомками. Царь был вынужден отказаться от своего замысла, ибо без финикийского флота осуществить его не мог. Это еще раз подчеркивает значение Финикии и ее кораблей для персидского царя.

Официально для Финикии в первое время мало что изменилось. Финикийские города по-прежнему подчинялись Вавилону, только там находился уже не суверенный монарх, а наместник персидского царя, которым даже был тот же человек, что и при Набониде, и только после его смерти прежняя территория Ново-Вавилонского царства составила провинции Вавилон и Заречье. Последнее наименование объясняется взглядом Вавилона и самой Персии: Заречье покрывало страны, находившиеся за Евфратом. Финикия, естественно, стала частью этой провинции. Финикийцы спокойно приняли персидское господство и не участвовали в восстаниях, охвативших Персидскую державу в конце 20-х гг. VI в. до н. э. (Galling, 1937, 25). Когда персидский царь Дарий I провел свою административную реформу, разделив страну на двадцать сатрапий, Финикия вместе с Сирией и Палестиной составила пятую сатрапию (Her. III, 91) — Возможно, само стратегическое положение этого региона как моста между азиатскими владениями Ахеменидов и Египтом заставило персидского царя отделить Заречье от Месопотамии, выделив его в отдельную сатрапию (Galling, 1937, 26).