От него не сбежать

– Я просто… я думала сказать позже.

– Мне плевать. Просто ты будешь самой масштабной дурой в этой вселенной, если станешь Витькиной женой.

– Ты пришел меня оскорблять?

– Я? Нет. Я пришел открыть тебе глаза».

Дыхание учащается. Пульс зашкаливает.

«– Ты вообще ни черта не видишь? Я тебя люблю. Люблю.

Клим бьет по тормозам. Машину слегка заносит, и она делает пару кругов вокруг своей оси. На асфальте остаются полоски тормозного пути в виде колец. Запах резины забивает нос.

– Я тебе не друг! – говорит еле слышно».

Наутро я ничего не помнила, потому что была пьяна. Я не спала, это была полудрема, которая поглотила эти воспоминания. Тогда она спрятала их от меня слишком далеко, а сейчас вот выплеснула с такой непоколебимой агрессией.

Он говорил мне эти слова. Говорил так четко и ясно. А я… я, как и всегда, ничего не смогла понять…

Распахиваю веки и по инерции тянусь вперед. Хочу сесть. Бок прихватывает едкая боль. Прилипаю затылком к подушке, медленно выдыхая через рот. Вытягиваю губы трубочкой.

В палате полумрак. За окном раннее утро или приближающийся вечер. Сколько я здесь нахожусь? Последнее, что отчетливо помню, – лицо Клима. Это он меня сюда привез. После были белые халаты и ужасно яркие лампы.

Приподнимаю край одеяла и подтягиваю вверх ночную рубашку. Рана закрыта бинтами. Я похожа на мумию. В горле сухо. Голова все еще тяжелая. Не своя. До сих пор не могу поверить, что в меня стреляли.

За дверью слышатся шаги. Замираю. Сердцебиение замедляется. Когда дверь открывается, закрываю глаза. Не сразу понимаю, кто пришел, но почему-то сейчас очень не хочу ни с кем общаться. Мне слишком паршиво. Все, что произошло, выбило из колеи. Подкосило. Не скажу, что перед глазами пролетела вся жизнь, но, когда ты истекаешь кровью, мысли о смерти затмевают разум.

Ты начинаешь копаться в себе и в том, что творила в этой жизни. В моей, как оказалось, не было ничего. Только боль, выбор, ненависть. Единственными светлыми пятнами были брат и те редкие моменты наедине с Климом в мои восемнадцать.

Конечно, Лина выстрелила случайно, но она вынудила меня вновь погрузиться во всю ту грязь. Выпотрошила. Страх поглотил все существо. На миг мне показалось, что я вновь стою там, в номере отеля. Смотрю на кровь, на свое разорванное платье и не знаю, что мне делать…

Звуки становятся ближе. Вдыхаю и мгновенно понимаю, что это Клим. Аромат его туалетной воды проникает глубоко в легкие. Он молчит. Звуки стихают. Наверное, он останавливается где-то рядом.

– Ты меня напугала, – тихий голос с легкой хрипотцой врывается в мое сознание ураганом. Он с ноги выносит дверь, закрытую на тысячи засовов.

Хорошо, что здесь темно. Хорошо, что он не видит моего лица. Кажется, по щеке уже успела скатиться пара слезинок.

– Моя девочка.

Он касается моих волос. Обводит костяшками пальцев шею и убирает руку. Все это время я лежу не дыша.

– Мне жаль, что так вышло. Очень и очень жаль.

В его голосе больше нет холода и безразличия. Он искрится волнением и отчаянием. Возможно, правильно сейчас дать ему понять, что я уже в сознании. Правильнее. Но я так боюсь заглянуть ему в глаза и снова увидеть в них ненависть. Когда он узнает, что со мной все хорошо, то снова вернется к привычному для себя сценарию.

Произойдет очередная фаза отторжения.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Поэтому я молчу. Стискиваю зубы и размеренно выдыхаю.

После его ухода – плачу. Долго. И никак не могу успокоиться. И вновь проваливаюсь в темноту, а когда прихожу в себя, Рома уже сидит на стуле рядом с кроватью. Залипает в телефоне.

– Привет, – произношу тише, чем сама того желаю.

– Лу, – Ромка засовывает мобильный в карман, – как ты? Болит?

– Все нормально, – выдыхаю, – я надеюсь, ты ночевал дома, а не здесь?

– Дома. Но не у нас. Вяземский позвал к себе.

– Да? А где он сейчас?

– Стефка сказала, что улетел.

31

После ответа Ромы о том, что Клим улетел, я стараюсь не показывать своего разочарования. Внутри все сжимается от обиды и нахлынувшей волны отчаяния.

Я снова начинаю сожалеть. Злюсь на саму себя. Нужно было дать ему понять, что я в сознании. Сказать, что я чувствую на самом деле. Поделиться теми эмоциями, которые прожигают в груди огромную дыру. Она ноет не переставая.

 Хотя разве мои откровения что-то бы изменили? Наверное, нет.

Чуть позже приходит врач. Просит Рому выйти. Высокий мужчина отдает распоряжение медсестре воткнуть в мою руку катетер с огромной капельницей. Его цепкий взгляд вызывает прилив мурашек. Я подсознательно нервничаю. Мне кажется, он вот-вот скажет что-то ужасное. Но этого не происходит. Мужчина убирает руки в карманы белоснежного халата, но прежде поправляет стетофонендоскоп, свисающий по обе стороны его плеч.

– Как себя чувствуете? – протягивает руку, нащупывая мой пульс.

– Нормально, – пожимаю плечами. Его пальцы на моем запястье сжимаются сильнее.

Все его дальнейшие вопросы звучат громко и коротко. Он довольно быстро проводит осмотр, делает пару записей своим размашистым почерком и молча удаляется.