От Северского Донца до Одера

Один за другим проходят 8, 9 и 10 сентября, мало чем отличающиеся друг от друга: караульная служба, обычное патрулирование, повальная усталость! В этот день я стоял на посту на крыше амбара колхозной фермы с Раймоном Т., когда наше внимание привлекает грохот телеги. Это наш повар, Ван Оост, в сопровождении своего помощника и трех русских женщин. Они в 50 метрах от нас и направляются к выезду из селения. В 200–300 метрах левее есть впадина в лесу, скрывающая картофельное и кукурузное поля. Несомненно, они отправляются собрать овощи для нашей кухни. Они двигались своей дорогой, и мы больше не наблюдали за ними. С момента их отъезда прошло минут пятнадцать, может, полчаса. Вдруг мы вздрогнули от душераздирающих криков. Посмотрели в сторону леса и увидели бегущих с криками женщин. Вижу, как один, два, потом три человека бегом бросились из селения к полю, где находится Ван Оост. Я поспешно спустился по лестнице и тоже побежал туда, вскоре ко мне присоединились еще двое. Задыхаясь, мы добрались до поля. Те, кто прибежал сюда раньше, склонились над какой-то массой, а двое из них прочесывают вход в лес. Ван Оост растянулся во весь рост, спиной на земле, глаза закрыты, лицо искажено от боли. Зрелище ужасное; у него в животе семь или восемь ран от штыка. Китель распахнут, залитая свежей кровью рубашка порвана в клочья, штаны спущены на бедра. На его губах пузырится розовая пена, и на лицо уже садятся мухи. Он мертв? Или еще жив? Понятия не имею, однако его тело слегка шевелится и иногда вздрагивает. Мы кладем его в повозку и как можно быстрее отправляем в деревню. В поднятой по тревоге деревне уже суматоха. Все свободные от службы собираются для прочесывания леса, чтобы найти тех, кто это сделал. Около 200 человек несколько часов прочесывают лес. Ван Оост помещен в лазарет, наверняка уже мертвый. Ближе к вечеру приводят двух человек, один из которых одет частично в военно-морскую форму. Это те самые или нет? Допрос на командном посту не дал результатов, и пленных отправили в штаб дивизии. Когда над Кубано-Армянском в очередной раз заходит солнце, рядом с командным пунктом выстраиваются уже пять могил. Закат в Кубано-Армянске – это всегда торжество золотого и пурпурного, но Ван Оосту этого больше не увидеть. Что до остальных, то жизнь продолжается, даже если суп им раздает теперь кто-то другой.

Каждый восход – это новое рождение, поскольку никто не знает наверняка, увидит ли он следующий закат и проживет ли очередной день. Возможно, именно это шаткое равновесие между жизнью и смертью заставляет нас так ценить редкие свободные от напряжения моменты среди этой враждебной, но такой чудесной местности! Это правда, что недосыпание и утомление, потеря товарищей и множащиеся могилы подавляют нас. Неизвестность… И все же! Ничто не может сломить нас, мы все еще держимся; бывает даже, кто-то порой дрогнет, но потом все равно обретает мужество.

В одной из этих пяти могил лежит молодой русский, случайно убитый во время учебных минометных стрельб. В тот момент я находился вместе со своими друзьями из минометного взвода на западе деревни. Взводу предстояло подобрать огневую позицию, которая обеспечивала бы наилучший угол обстрела опасного участка на северо-востоке. Им следовало поджидать появления русских, намеревающихся атаковать Кубано-Армянск в том самом месте. Исходное расстояние приблизительно просчитано – явно с некоторым недолетом. Командир скептически отнесся к расчетам и добавил еще 50 метров, поскольку расчетная дальность и правда показалась ему маловата. Несмотря на все это, первый же выстрел угодил в дом на опушке леса, убив молодого русского. Селяне подумали, что это была бомба, сброшенная русским самолетом, который, по счастливой случайности, только что пролетел над нами высоко в небе. Было решено, что не стоит разубеждать их, так будет лучше. «Русски смайот нье карош», – говорили мы им! (Насчет правописания никаких гарантий. Мы выучили несколько русских слов, но чисто фонетически.) Мы похоронили эту невинную жертву со всеми воинскими почестями, и селяне оценили это.

Тогда же случилось еще одно забавное происшествие. Товарищ по имени Тильман, которого мы прозвали Сестренка, во время стычки с русскими пропал из патруля. Двумя днями позже он вернулся, улыбаясь своей ангельской, немного наивной улыбкой и смеясь своим неподражаемым смехом. Все это время он блуждал в лесу, не осмеливаясь приближаться к селениям из страха обнаружить, что они заняты русскими, пока не нашел нашу 3-ю роту.