От снега до снега

В зрительном зале творилось невообразимое. Когда по знаку волшебника люди в первых рядах с храпом засыпали, в задних — поднимался смех. Когда же вызванный на сцену юноша, после того как гипнотизер помахал перед ним черной палочкой и что-то шепотом сказал, начал скакать и ржать как лошадь, весь зал снова взорвался таким громовым хохотом, что остановить его было не под силу самому волшебнику, высокому худому человеку с короткими черными усиками.

А меня, помнится, хотя я и смеялся до слез, занимала совсем другая мысль: я думал о том, что человек, обладающий такой великой силой, как гипноз, может смело зайти на Невском к нэпману в гастрономический магазин, набрать себе всего, что душа пожелает — от копченых колбас до жареных в сале гусиных пупков, не заплатив ни копеечки. Да что там пупки и колбасы! Он при желании может запросто взять у лавочника из конторки и выручку...

И пока я думал так, мой глаз приметил, как гипнотизер достал из жилетного карманчика часы с блестящей, может быть даже золотой, цепочкой и положил их на краешек ломберного столика.

И, верите ли, я начал гипнотизировать гипнотизера!

Я смотрел на него в упор сперва с заднего ряда, потом, незаметно и крадучись переходя к сцене, с ближнего — с одной лишь мыслью, чтобы он оставил на столике свои часы.

И что бы вы думали?

Окончился вечер, зрители покинули зал, гипнотизер стал собирать свои волшебные атрибуты — палочки, шкатулочки, цветастые платочки, а про часы забыл.

Только он ушел за кулисы, я в мгновение ока подскочил к столику, схватил часы, сунул их в карман и побежал к тете Марише, где я уже был вне всяких подозрений...

На Невском проспекте, неподалеку от Владимирского, в полуподвале, где ныне разместился фирменный магазин «Сыр», в описываемую мной зиму 1926 года была частная лавка «Гастрономия и колониальные товары. Исай Волах с братом». Пройти мимо витрин, увешанных копченостями и уставленных маслинами, финиками, орехами и апельсинами, невозможно было. И в лавке весь день толпились покупатели.

Потолкавшись перед магазином, я решил зайти туда и попросить немного обрезков. В то время колбасные и сырные кусочки вечером перед закрытием магазина продавались за бесценок. А если за прилавком стояла добрая душа, то давала кулечек обрезков бесплатно.

Я уже давно приметил в магазине «Исай Волах с братом» хорошенькую, приветливую продавщицу в голубом платье с белым передником и кружевной шапочкой на взбитых русых волосах. Отпуская покупателям товар, она ласково улыбалась, благодарила за покупку.

Когда в магазине осталось всего несколько человек, я спустился по ступенькам, подошел к продавщице:

— Девушка, дай немного обрезков, весь день голодный хожу...

Она сочувственно посмотрела на меня, потом глянула через плечо на заднюю дверь, за которой, должно быть, находился один из Волахов, торопливо стала кидать в бумажный кулек кусочки колбасы, сыра, несколько гусиных шкварок и передала мне через прилавок:

— Уходи!

Не успел я выбежать из магазина, как дверь распахнулась и показался хозяин:

— Постой, постой, парень!

— Что вам?

— Откуда ты родом?

Этот вопрос озадачил меня. Зачем ему, нэпачу, знать, откуда я родом? Однако я сказал правду.

— И в хедере учился?

— А как же, я из приличной семьи...

— Что же ты так бедно одет?

— Давно без работы, хозяин, — сказал я, а про себя подумал: «Вот буржуй проклятый, все ему надо знать».

— А молитвы знаешь?

— Какие?

— К хлебу насущному...

— Благословен ты, бог, царь вселенной, из земли хлеб производящий...

— Смотри на него, а! — с деланным удивлением произнес он. — Ну, а к грому небесному?

— Благословен ты, бог, царь вселенной, силу и мощь в небесах держащий...

— Смотри на него, а! — прежним тоном сказал он и прибавил: — Ладно, беру тебя на недельку поработать.

— Спасибо, хозяин!

— Тома, — обратился он к продавщице, — дай ему немного обрезков, пусть покушает и приступит работать. — И прибавил потише, чтобы она повнимательней следила за мной, потому что у меня «гановесе эйгун», то есть «воровские глаза».

«Ух, нэпач проклятый, а еще богу молится!» — в сердцах подумал я.

Тома, теперь уже без опаски, набила в новый кулек с фунт обрезков.

— А деньги на хлеб у тебя есть?

— Откуда?

— Тогда возьми. — И дала мне две серебряные монеты по пятнадцать копеек.

Я сидел на углу Невского и Надеждинской в чайной («Чай парами. Бублики. Ситный с изюмом»), уминал из обоих кульков обрезки с ситным, и в голове у меня зрел стратегический план, как бы подольше продлить пребывание в магазине «Исай Волах с братом». Так уж он точно подсчитал, нэпач, что работы хватит ровно на неделю. А если попробовать, как говорят, потянуть резину недели на две?

С этой мыслью я вернулся в магазин и приступил к работе. Хотя таскать из подвального помещения ящики с фруктами было не так-то легко, но я виду не показывал — таскал. Зато в завтрак, в обед и перед закрытием магазина Тома впрок накладывала в кульки обрезки, и я наедался досыта. Перепадало кое-что и из колониальных товаров. Я уходил со склада с полными карманами грецких орехов, фиников, изюма.