От снега до снега

— О нет! — поспешно перебила она. — На этот раз оставим друг другу свои адреса.

Она протянула руку к пачке сигарет, оставленной на столе Стрельцовым, выудила одну сигарету, довольно долго обминала ее своими тонкими длинными пальцами и, закурив, продолжила прерванный рассказ:

— А в общем-то я везучая. В самые тяжкие, казалось бы, безвыходные минуты жизни на моем пути попадались добрые люди, выручавшие меня из беды. — Она посмотрела на меня ласково. — Ну, о том, как на заре моей нерадостной юности встретился ты — говорить не будем. Я до сих пор у тебя в долгу...

— Не собираешься ли ты вернуть мне рубли, которые я дал тебе на дорогу?

— Глупый ты, честное слово! — обиделась Тома. — Если хочешь знать, я обязана тебе жизнью! Не пришел бы тогда на Знаменскую, не заставил бы взять деньги, неизвестно, что бы со мной было. Да я бы, наверно, погибла там...

— Ну, это ты напрасно, разве я дал бы тебе погибнуть.

Она торопливо раскурила погасшую сигарету, затянулась глубоко и, посмотрев на меня, спросила:

— Тогда признайся, дело ведь прошлое, и я для тебя почти что старуха, ты действительно был в меня влюблен?

Эти слова застали меня врасплох. Мне исполнилось в ту злосчастную зиму шестнадцать лет. Все мои думы, если помните, были о теплом крове, о куске хлеба, о том, чтобы как-нибудь пережить холода и вырваться к весне из ночлежки. Да и что понимал я в ту пору в любви? Мне просто хотелось отплатить этой милой душе добром за ее добро, за то, что, когда я заглянул в магазин «Исай Волах с братом», она сжалилась надо мной, накидала в бумажный кулек разных обрезков — ведь у меня голова кружилась от голода... Потом я уже не мог дня прожить, чтобы не видеть ее, Тому, не любоваться ею, не думать, что раз есть на свете такие прекрасные люди, как она, значит, еще можно на что-то в жизни надеяться... Но как только приходила в голову мысль, что у нее, возможно, уже кто-то есть и в любую минуту он может увезти Тому, и я уже никогда больше не увижу ни ее ласковых глаз, ни ее красивых тонких рук и не услышу ее вкрадчивого грудного голоса, мне делалось до того тоскливо, до того худо, что хотелось бежать обратно в ночлежный дом и, как это сделал один бездомный парень, залезть в петлю...

Хорошо, что всякий раз я встречал ее на одном и том же месте за прилавком, и, увидав меня, она незаметно для других показывала глазами, чтобы я подошел за кулечком, который, оказывается, уже заранее был приготовлен.

Не знаю, может быть, это и была любовь?

И я сказал ей, чтобы не солгать:

— А помнишь, Тома, у Пушкина: «Я вас люблю — любовью брата — и, может быть, еще нежней...»

— Нежней, друг мой, нежней... Я это чувствовала, спасибо тебе! — Она схватила мою руку, сжала в своих ладонях.

На дворе, под окном, шофер возился с машиной, вытирал тряпкой черные маслянистые руки и тыкал своим кирзовым сапогом в скаты, проверяя, хорошо ли они накачаны воздухом.

— А не поехать ли тебе со мной в Пять Тополей? — неожиданно предложила Тома. — Мне пора уже наведаться к больной китаянке. В пути и поговорим еще. Ну как, едем?

— Если капитан Стрельцов разрешит...

Капитан не только разрешил, но даже был рад этому, ибо все дни, несмотря на свое обещание поездить со мной по прибрежным маньчжурским селениям, ему никак не удавалось отлучиться из комендатуры.

...Дорога, помнится, шла в горы. Машину на крутизне мотало с борта на борт, словно лодку на Амуре в хороший шторм, и шофер, чтобы не съехать на поворотах задними колесами в ущелье, склонился над баранкой и был весь внимание.

Слева бежала река, не слишком была она широка в этой горной местности, и закатное солнце отражалось в спокойной воде. Вниз по течению плыли рыбацкие шаланды под темными квадратными парусами. Как только они повернули к песчаной косе, вдоль которой раскинулось небольшое рыбацкое селение, сидевшие на мачтах длинноклювые зобастые бакланы поднялись в воздух. Покружившись невысоко, они полетели к фанзам, сели на плоские, поросшие бурьяном крыши и исчезли из виду.

И я подумал: не в это ли селение, где маньчжуры ловят рыбу с прирученными бакланами, собирался съездить со мной капитан Стрельцов?

Вот впереди показался спуск. Шофер быстро выключил мотор, сильно нажал на тормоза, и машина бесшумно понеслась с почти отвесного склона. Сразу же за поворотом горной дороги перед нами открылась просторная падь, вся изрезанная на узкие полоски, с них еще не везде был убран гаолян, и густые рыжеватые метелки его уже сникли и кое-где полегли.

Мы сидели с Тамарой Осиповной в санитарной карете около опущенного окна, и встречный ветер, наполненный ароматом растений, врывался широкой освежающей струей. Несколько минут мы молчали. Я смотрел на Тому и думал, что никакая она еще не «старуха» в свои тридцать семь или сорок лет, — она была старше меня, — и даже война не так уж состарила ее, только в уголках продолговатых глаз собралось много морщинок.

На Томе был все тот же защитного цвета китель и синий берет, несколько сдвинутый на левый висок.

Перехватив мой пристальный взгляд, она спросила:

— Я вижу, ты сравниваешь, какой я была и какой стала?