Отец Иоанн Кронштадтский

Однако не должно представлять себе о.Иоанна чуждым, холодным. Он и помогал [родным], и заботился о них, начиная, конечно, с дома своего:

«Для чего мне имение? Для того, чтобы им существовать мне, и моему семейству, и моим сродникам; чтобы подавать бедным; а не для того, чтобы скоплять». «Дай Бог, чтобы и за гробом не прекращался братский союз наш с умершими сродниками и знаемыми, чтобы любовь не погасла и по смерти, но горела ярким пламенем, – и всегдашняя память о почивших оставалась всегда у нас до нашей смерти. «Какою мерою мерим, возмерится нам» (Мк.4:24). Но все же это телесное сродство стояло для него на втором плане. Впрочем, и оно приносило ему духовную пользу... На это нужно тоже обратить внимание. Один из русских духовных писателей и подвижников, – епископ Феофан Затворник нередко повторял в письмах своих к знакомым: «Не ищи дел спасения за морем; а смотри их прежде всего возле себя!» И прежде всего – в доме своем... Мудрое и практичное правило.

Так же точно думал и о.Иоанн:

«Замечай за собою – за своими страстями – особенно в домашнем быту, где они свободно проглядывают, как кроты в безопасном месте. Вне дома одни наши страсти обыкновенно прикрываются другими страстями, более благовидными; а там (в доме) нет возможности выгнать этих черных кротов, подкапывающих целость души нашей».

Совершенно верно. «Вне дома» мы скрываем себя среди мало знающих нас; а от близких, особенно родных, не скроешься: они хорошо знают нас, нашу душу со всеми ее особенностями и недостатками. Но именно вот здесь и следует проявлять свои подвиги, упражняться в добродетелях, бороться со своими недостатками. И упражняться ежедневно, постоянно, многие годы. Сколько тут требуется и самоограничения, и смирения, и послушания, и внимания к другим, и любви в разных ее видах. И можно сказать, что всякая семья является для каждого члена ее почти монастырем; а иногда даже – более трудным и строгим, чем обитель. И о.Иоанну тоже, как и другим семейным людям, должно было вести духовный подвиг среди своих, и в первую очередь – в отношении своей мнимой жены. Нужно наверно думать, что это не легко; потому что у о.Иоанна характер был твердый и решительный; но и у матушки – тоже самостоятельный. А она к тому же имела не мало оснований расстраиваться: то о.Иоанн опаздывает – почти постоянно – на обед, который ждет его часами; а то и совсем не является; то он раздаст все деньги нищим; то – бывало и это! – придет даже босой.

В жизнеописании его рассказывается следующее:

«Кронштадтские жители часто видели своего пастыря, возвращающегося босым. Не один раз прихожане Андреевского собора приносили матушке сапоги, говоря: возьми вот! а то твой-то отдал их; босой придет; мы купили... Не ходить же ему так».

Факт поразительный! Прямо – из житий древних святых. И не требуется даже объяснять его; хотя и покажется это иному невероятным. А между тем, он передан биографу известным протоиереем Димитрием Соколовым, – когда в средствах «нуждался не только он, но и его жена: ей не на что было вести хозяйство. Понимая, что он не имеет права заставлять нищенствовать жену, о.Иоанн распорядился, чтобы жалованье по законоучительству выдавали ей». По другой версии, – мною, правда, не проверенной, – такое распоряжение ему дано было церковною властью.

Разумеется, подобное положение не могло не расстраивать Елизавету Константиновну. Но помимо таких исключительных случаев жизнь в семье и вообще-то требует духовной осторожности к сожителям. И я лично имею данные предполагать, что не всегда и не во всем гладко проходила жизнь в доме... Ведь не нужно думать, что святые люди –безгрешны, или по природе своей – бесстрастны, не подвластны искушениям. Один Бог – без греха!

Святым же людям их праведность доставалась тоже с борьбой. Да еще и какою! Сильнее, чем обычным грешникам; ибо у них и искушений больше, и они сами к себе относятся несравненно строже, борясь не только с делами и словами, но и с сердечными помыслами.

Отец Иоанн, по натуре своей, был совсем не мягкого, ласкового характера, а, скорее, крутой, сильный, властный, как и мать его. И в Дневнике его можно не раз подмечать заметки, что он поддавался и в доме искушению раздражительности, – что так естественно по его индивидуальности.

«Мы обыкновенно зазнаемся с тем, – пишет он, – кто стал наш, как и с тем, что стало наше. И привыкши к нему (или к тому), скоро, так сказать, насыщаемся им и ни во что вменяем.

Как мы быстры на зло и медленны на добро! Вот я хочу... быть терпеливым. Но прежде чем я утвержу сердце в терпении, я делаюсь раздражительным; хочу быть ласковым, и между тем, когда нужно сказать ласку, я оказываюсь грубым... Кто же меня исцеляет? – Один Иисус Христос. Когда Он увидит мое искреннее и твердое желание исцеления от душевного расслабления, мою теплую молитву о том – тогда... удобно – по благости Его – побежду все страсти и совершу всякую добродетель.