Отец смотрит на запад

Когда все расселись, в комнату вошел тот же парень, что играл на домбре на беташаре. Веселым голосом он похвалил богатый стол, красивую невесту, предприимчивого жениха и золотую Аманбеке. Спел традиционную свадебную песню и передал слово самому старому мужчине, что сидел рядом с Тулином. Тот пригладил сальную бородку с крошками пережеванных закусок и начал поздравлять молодых. Булат, которому поручили записывать подарки, принял из рук старика несколько купюр, завернутых в целлофан.

По подмигиванию Тулина Айнагуль поняла, что пора угощать коньяком, заранее перелитым в заварочный чайник. Она передавала спиртное оживившимся старичкам, боясь задеть кого-нибудь острым локтем. Гости сидели вплотную друг к другу, и даже мужчины вместо того, чтобы, как обычно, развалиться, убрали подушки за спины и сидели как женщины, подтянув ноги под себя.

В комнате пахло мускусом и приторными духами, окислившимися от пота. Айнагуль посмотрела на распахнутые форточки: вечерней прохлады совсем не ощущалось. А когда в комнату вошли женщины с горячими блюдами, жар ударил с новой силой. Он шел от кусков мяса, которые в разных углах дастархана разрезали старейшина и Серикбай, от тонких лепешек бешбармака, из жирных ртов, что спешно хватали еду, обжигались и разинутые ждали, пока мясо не остынет до терпимой температуры.

У Айнагуль не было аппетита. Она ловила на себе любопытные взгляды и замечала, как внимательно на нее смотрит Серикбай. Не зная, куда деть глаза, она уставилась на ногти подруги Аманбеке с облупленным красным лаком. Женщина это заметила и, облизав пальцы, звонко засмеялась.

– Не спи! – сказала подруга Аманбеке, взяла кусочек мяса с общей тарелки и отправила в рот. Жуя, продолжила: – Тулин, мясо очень вкусное, сынок!

– Да, теть Марин! Вкусное, потому что дорогое! – с улыбкой ответил Тулин. – Это вы еще шурпу не пробовали! Айнагуль, разливай!

Айнагуль подняла крышку кастрюли и выпустила наружу наваристый аромат бульона. Шурпа была золотого цвета. На поверхности красиво переливались зеркальца жира.

– А лепешки какие тонкие, и сразу видно, что не магазинные эти ошметки, – продолжала Марина. – Молодец Аманбеке! Но мясо вкуснее, это конина такая мягкая, сынок?

– Тут и конина, и говядина, и баранина! – важно ответил Тулин.

– Сам скотину резал?

– А кто же еще? Вот этими руками! – Тулин поднял к лицу большие свои лапы и усмехнулся, обнажив щербинку между зубами.

Айнагуль все так же осторожно, боясь задеть гостей, разлила шурпу по пиалушкам, посыпала в каждую зелень и лук. Первую протянула тете Марине, и горячая посудинка случайно выскользнула из рук. Обжигающий бульон брызнул на бархат гостьи. Та взвизгнула, и в комнату тут же вбежала Аманбеке.

– Простите, я не нарочно! – взмолилась Айнагуль со слезами на глазах.

– Ойбай! Чему тебя только мать учила! – возмущалась тетя Марина и совала полотенце в декольте платья. Казалось, она вытирает уже не бульон, а пот, прохаживаясь тканью даже под толстым потемневшим серебряным ожерельем.

– Ничего, поживет с Аманбеке – научится! – вступилась за молодую сноху другая подруга Аманбеке с одной тощей косичкой, торчавшей из-под зеленого платка.

– Да сразу же видно, родители не воспитанием занимались, а не пойми чем, – не успокаивалась тетя Марина. Ее глаза русского разреза в гневе казались еще круглее.

– Ты говори, да не заговаривайся, – сказал Тулин.

В комнате сразу стало тихо. Приятный его голос в сочетании с почти уродливой внешностью обладал странной особенностью: он как будто гипнотизировал окружающих. Айнагуль тихонько встала. Только она отошла от самовара, как кто-то из гостей поднял его крышку и перелил коньяк из бутылки прямо в раскаленное самоварное нутро. Тот зашипел и завонял.

Так пах компресс, которым мама лечила Айнагуль в детстве от простуды. Она поняла, что больше, чем обнять сына, который спит у соседей Аманбеке под присмотром старух, она хочет, чтобы ее обняла мама.

Двор пока не стал родным, а ворота, пусть и открытые, и оставленная на входе кувалда все так же напоминали Айнагуль тюрьму. Она обернулась на дом, в теплом свете лампочки гости праздновали свадьбу. Айнагуль горько улыбнулась и пошла к соседям повидать сына.

После ухода Айнагуль в зале стало как будто веселее. Тетя Марина по-хозяйски уселась за самовар и принялась разливать подогретый коньяк. Женщины точно хорошели на глазах. Мужчины произносили тосты и протягивали Булату конверты с деньгами. Тот слюнявил пальцы и запускал их между купюрами. Записывал в блокнот суммы и показывал Тулину.

Тулин кивал, улыбался и рассыпался в благодарностях. Некоторые гости так воодушевлялись, что забирали конверт у Булата, при всех добавляли туда еще денег и со смехом возвращали на пересчет.

Даже Серикбай, не сводивший хмурых глаз с невестки, теперь расслабился и откинулся на подушку. Он вдруг почувствовал себя молодым, будто оказался в прошлом на собственной свадьбе. С каждой новой пиалой коньяка все отчетливее вспоминал лицо Наины. Молодое, белое и красивое.