Откровение в Галисии

— Верно, однако в тот момент ситуация была не настолько острой. Муж доверился мне, я помогла ему справиться с потрясением. Но теперь… Боюсь, я тоже виновата: не осознала вовремя, что Сантьяго на грани. Он так слаб, так… — Женщина покачала головой, и на секунду на ее лице промелькнуло выражение досады, даже злости. Писатель сделал вид, что ничего не заметил, но в голове сразу же всплыли те уничижающие эпитеты, которыми старуха наградила среднего сына.

— Мне нужно поговорить с твоим мужем. Я должен его кое о чем спросить.

Катарина явно занервничала, но тут же взяла себя в руки и даже попыталась улыбнуться, что, впрочем, не особенно ей удалось.

— Прости, Мануэль, но боюсь, это невозможно. Сантьяго сейчас очень взвинчен; я прекрасно помню, как он отреагировал, когда вы встречались в последний раз. Плевать, какого ты будешь обо мне мнения, но я этого не допущу. Я должна защищать мужа и заботиться о нем.

Прежде чем уйти, Ортигоса снова обнял женщину, но на сей раз ему стало грустно: то ли от осознания собственных чувств, то ли из-за того, что Катарина словно окаменела. Когда они шли к лифту, жена Сантьяго взяла писателя за руку — возможно, чтобы сгладить возникшую холодность. Но Мануэлю стало только хуже: на него нахлынуло ощущение, будто в его ладонь вцепилась Ворона. Писатель упрекнул себя за излишнюю мнительность и решил сделать шаг, который станет свидетельством его верности Катарине.

— Когда я приехал в клинику, на парковке увидел Висенте. Он сидел в пикапе.

— Боже!

— Я не стал бы тебя беспокоить, но парень очень расстроен. Пока мы беседовали, он не переставал плакать. Я убедил его поехать домой, но юноша полон решимости поговорить с тобой, так что не удивлюсь, если он вернется.

Губы Катарины сжались в тонкую линию, а на лице появилось выражение не то досады, не то отвращения. Словно речь шла не об отчаявшемся человеке, а о вредителях, атаковавших ее любимые гардении.

— Что ж, ты ведь слышал наш разговор в оранжерее. Я была вынуждена уволить помощника, и мне это далось непросто: Висенте прекрасный работник. Но он из тех, кто не знает свое место и не умеет соблюдать границы.

Ортигоса почувствовал разочарование и, не отдавая себе отчета, выпустил руку Катарины. Он ожидал найти в этой женщине хоть каплю сострадания и человечности, надеялся, что она отличается от остальных Муньис де Давила. Похоже, Ногейра прав: все члены этой семьи одинаковы.

Двери лифта открылись, писатель вошел в кабину и, прощаясь, сказал:

— У Висенте в кармане плаща лежал револьвер.

В безжизненных глазах Катарины вспыхнул было огонек, но она тут же овладела собой.

— Не волнуйся, Мануэль. Мужчины часто склонны все драматизировать, но я хорошо знаю Висенте: он не станет применять оружие против меня.

— А если он застрелит себя?

Жена Сантьяго пожала плечами. Двери лифта закрылись.

* * *

Дождь не прекращался. За две недели, проведенные в Галисии, Ортигоса научился не доверять яркому безоблачному небу: он не раз видел, как погода стремительно менялась. Более того, подобно местным жителям, он уже знал, когда осадки затянутся на весь день. В Мадриде ливень начинался внезапно и бушевал в полную силу, затапливая тротуары и стекая бурными ручьями в канализацию. Но стоило упасть последним каплям, как все следы непогоды исчезали. В Галисии же земля благодарно принимала воду, словно долгожданного гостя. И даже когда с неба уже не текло, воздух был напоен влагой и мог в любой момент вновь пролиться дождем.

Мануэль припарковался перед домом, рядом с автомобилем Ногейры и небольшим внедорожником Лауры. Улыбнулся, увидев в окне лица детей: их внимание привлек шум двигателя. Ортигоса заглушил мотор, но из машины не вышел. После встречи с Катариной он чувствовал себя растерянным и подавленным. Непрекращающийся ритмичный стук капель лишь усугублял состояние писателя. Он наблюдал через залитое водой ветровое стекло за домом лейтенанта, но картинка расплывалась, словно здание потеряло границы и форму. Мануэля снова атаковали сомнения, и он ощутил жгучее желание побыстрее оттуда уехать.

— Черт возьми, — пробормотал писатель.

Все изменилось с появлением собаки. Если бы пару недель назад кто-то сказал Ортигосе, что он сильно привяжется к этому лохматому созданию, писатель смеялся бы до колик. Но случилось именно так. Мануэль грустил не без причины, и не из-за неудавшейся встречи с Сантьяго или непогоды, а из-за предчувствия, что придется расстаться с Кофейком. Ортигоса где-то читал, будто собаки сами выбирают хозяина, и был уверен, что песик явно предпочтет веселую восьмилетнюю девочку зануде-писателю.