Откровение в Галисии

Катарина, видимо, понимала это, поэтому никак не отреагировала. Она слишком хорошо знала своего мужа: он предпочтет умереть, чем проходить через унижения. Сантьяго всю жизнь притворялся, играя роль того, кем на самом деле не был. Он слишком слаб. Поэтому его жена снова улыбнулась — в последний раз.

Сантьяго встал к ним спиной и пристально посмотрел на горизонт, словно ища что-то, видимое ему одному. Затем повернул голову и крикнул через плечо:

— Отец Лукас! Отец Лукас! Вы меня слышите?

Священник, едва справляясь с рыданиями, ответил:

— Я здесь, сын мой!

— Отец Лукас, я разрешаю вам нарушить тайну исповеди!

— Нет! — крикнула Катарина.

— Вы слышите, отец? Все меня слышат? Я разрешаю нарушить тайну моей исповеди! Расскажите им все! — И Сантьяго прыгнул вниз.

Поклоны и занавес

«Что ж, сеньор, вы стали экспертом по погоде в Галисии», — подумал Мануэль: дождь действительно не прекращался всю ночь. Небо до сих пор было затянуто облаками, но теперь они напоминали легкую вуаль. Ненадолго появился бледный, словно сердитый, месяц и тут же снова скрылся. Плотные дождевые тучи исчезли. Вдалеке еще мелькали вспышки и слышался гром, но буря миновала.

Мерцали проблесковые маячки патрульных машин. Писатель видел, как приехала Офелия; почти сразу за ней появился кто-то из руководства. Какой-то молодой гвардеец принес ему кофе, и, потягивая горячий напиток, из-за колонн крыльца Ортигоса наблюдал, как Ногейра оживленно общается со своим начальством, или бывшим начальством — кем бы ни были эти люди… В какой-то момент Мануэль забеспокоился, не будет ли у лейтенанта проблем, но по тому, как окружающие внимательно слушали Ногейру, похлопывали его по плечу, а также по расплывшейся под усами улыбке, писатель понял, что всё в порядке.

Куда больше Ортигосу волновало состояние Лукаса. В тот момент, когда Сантьяго спрыгнул вниз, священник рухнул на землю как подкошенный. Он стоял на коленях на залитой водой крыше, закрыв лицо руками, и сотрясался от рыданий так, словно внутри него какое-то другое живое существо пыталось вырваться наружу. Мануэль и Ногейра с трудом подняли его на ноги, поддерживая под руки, спустили по пожарной лестнице и ввели в здание клиники через дверь с треснувшим стеклом. Оказавшись внутри, Лукас, похоже, немного пришел в себя и успокоился. Несмотря на протесты лейтенанта, священник пошел вместе с гвардейцем и писателем к телу Сантьяго, чтобы засвидетельствовать его кончину. Лукас отказался от сухой одежды и питья, отправился в часовню при клинике и молился там до приезда Гвардии.

Сейчас священник сидел в кабинете, которое руководство клиники предоставило в распоряжение стражей порядка. Мануэль расположился так, чтобы хорошо его видеть. Лукас занял один из стульев, с сосредоточенным видом пил маленькими глотками воду из стакана и спокойно и последовательно излагал хронологию событий одному из стражей порядка, будто рассказывал о чем-то совершенно обычном.

Со своего места Ортигоса также прекрасно видел Катарину. Закованная в наручники, она сидела в гвардейской машине под охраной сотрудника. Ее волосы высохли и начали виться, придавая лицу естественное очарование, отчего супруга покойного казалась моложе своих лет. В отличие от Лукаса Катарина переоделась в сухую белую рубашку, а кто-то накрыл ее плечи термоодеялом. Мануэль подумал, что даже сейчас эта женщина невероятно красива. Внезапно рядом возник Ногейра.

— Тебе разрешили поговорить с задержанной, но не больше пяти минут. И ни в коем случае не прикасаться к ней. Я буду тебя сопровождать. — Лейтенант положил Ортигосе руку на плечо и пристально посмотрел в глаза. — Я передал слова своих коллег, а теперь добавлю от себя: мне кажется, это плохая идея, но если ты твердо решил, то помни, что я за тебя поручился. Не подведи.

Ногейра приблизился к гвардейской машине, перекинулся парой слов с сидевшим внутри сотрудником и отошел. Он попросил дать ему возможность поговорить с Катариной под влиянием минутного желания, думая, что все равно никто этого не позволит. Встретив ее взгляд, он совершенно растерялся: сеньора де Давила спокойно и безмятежно смотрела на него, и в ее глазах писатель не заметил ни капли сожаления. В эту минуту он отдал бы что угодно, чтобы увидеть эту женщину испуганной, чтобы хоть какие-то эмоции исказили черты этого непроницаемого лица.

Мануэль в упор посмотрел на Катарину, и она выдержала его взгляд, не двинув и бровью. Та, которая, как все считали, прекрасно знает свое место в семье де Давила.

Подобная непробиваемость раздражала Ортигосу, ему хотелось вывести жену покойного маркиза из себя.

— Не знаю, может быть, тебе уже сообщили: твоя свекровь мертва. Несколько часов назад в поместье приехал Висенте и застрелил старуху. А потом вышиб себе мозги.

Катарина едва заметно вздрогнула. Ей не сказали. Она глубоко вздохнула, прежде чем ответить: