Открытие смерти в детстве и позднее

– Ну, брат… Ты, конечно, прав, говоря, что это не ново и похоже на все, что мы тысячу раз читали и слышали; но что действительно оригинально во всем этом… это то, что все-таки кровь

по совести разрешаешь… это, по-моему, страшнее, чем бы официальное разрешение кровь проливать, законное» [410] .

Как и сказал Разумихин, это действительно не было новой теорией. В условиях войны это даже не было новой практикой: многие завоеватели «шли через кровь», намереваясь обеспечить человечеству или какой-то его части новое будущее. Но есть две вещи, которые придают этой идее новый поворот, новый контекст и превращают ее из ретроспективной в пророческую для времени Достоевского. Убедив себя, что свобода от ограничений совести (в прежней интерпретации) является знаком превосходства, Раскольников совершает убийство отчасти для того, чтобы убедиться в своей принадлежности к классу свободных. Во-вторых, устранение других людей оказывается позволительно и внутри сообщества, в которое включен великий человек, поскольку эти другие – не социальные или личные враги, а просто объекты, лишенные права быть ценными в качестве обычных человеческих существ и служащие выражению и применению его власти. В этом отношении Гитлер и Сталин, в отличие от Наполеона, воплощали новую этику.

Процесс утверждения собственной личности посредством убийства, которому следовал в своем безумном состоянии Раскольников, отображен в романах Жида и Камю на своей последующей психологической стадии: чтобы обрести хоть какую-то личностную уверенность, герои убивают безразличного им человека; и убийца, и жертва деперсонализированы. И тогда только смерть кажется имеющей какую-то реальность, впрочем, довольно малую; жизнь – «история, рассказанная идиотом, не означающая ничего».

Достоевский устами Раскольникова и Фрейд в переписке с Эйнштейном говорят о роли, выполняемой в войне ведомыми массами, – которые, разумеется, как раз и занимаются непосредственным убийством. Наука пока едва прикоснулась к изучению личностных вариаций в этом аспекте. Мы обнаруживаем конформного Эйхмана на одном конце шкалы и отклоняющегося от нормы Зигфрида Сэссона – на другом [411] . Что касается науки, то сначала нужно заложить основу таких исследований. Никакие прямые упоминания смерти или войны не обязательны. Главный вопрос: в принципе склонны ли люди (в демократических и в более авторитарных обществах), говоря словами Фрейда из письма к Эйнштейну в 1932-м, «безропотно подчиняться решениям» тех, кого они принимают как обладающих авторитетом, как лидеров.

Люди, готовые, следуя авторитетному указанию, причинять жестокую боль, могут, предположительно, пойти дальше. Мильграм [412] , используя авторитет ученого Йельского университета, провел исследование покорности взрослых на выборке, репрезентативной относительно образовательного уровня, профессионального статуса и возраста. В лабораторном эксперименте по научению и наказанию испытуемым была дана инструкция: применять (фальшивый) электрический шок возрастающей силы к (подставным) взрослым учащимся, если «ученики» будут давать неправильные ответы на серию вопросов. «Учителям» говорилось, что шок, хотя не вызывает устойчивое повреждение тканей, является крайне болезненным; на дисплее кнопочной панели была отмечена граница «безопасной» интенсивности. На определенной стадии эксперимента «ученик», находившийся в отдельном отсеке вне зоны видимости, якобы получив мощный удар током, колотил по стене, а затем больше никак не реагировал. Если «учитель» в этот момент спрашивал, что ему делать, ему говорили продолжать давать электрошоки возрастающей силы, если не будут поступать правильные ответы, – которые, естественно, не поступали.

При планировании эксперимента ряд психологов ожидал, что лишь немногие испытуемые станут применять шоки до самого конца серии, когда их дисплеи покажут опасно высокий уровень тока. «Учителя» во время эксперимента испытывали видимое сильнейшее напряжение: людей трясло, они заикались, стонали, вонзали ногти в свое тело. Это экспериментаторов удивило; но еще сильнее их удивило то, что более 65 процентов выборки преодолели барьер, за которым шок, как они знали и видели, достигал опасной интенсивности.

Четырнадцать человек, не подчинившихся власти экспериментатора, значительную часть времени находились в сильном возбуждении и даже в гневе или иногда они просто вставали и выходили из лаборатории. Некоторые из послушных испытуемых остались спокойными на протяжении всего эксперимента.