Открывая Москву. Прогулки по самым красивым московским зданиям

Привезший письмо от царя генерал-адъютант Евграф Комаровский позднее вспоминал: «Я приехал в Москву в ночь с четверга на пятницу и остановился у военного генерал-губернатора князя Голицына. Он мне сказал, что ожидал меня с большим нетерпением, ибо в Москве уже разнесся слух о восшествии императора Николая Павловича на престол, а между тем официального известия он не получал. Князь Голицын послал за старшим обер-прокурором правительствующего сената московских департаментов, князем Гагариным, чтобы оповестить господ сенаторов собраться в сенат для выслушания манифеста о восшествии на престол императора Николая I, и к архиепископу Филарету - для приведения к присяге в Успенском соборе в восемь часов утра. Я поехал с князем Голицыным в одной карете в сенат, где мне дан был стул. По прочтении манифеста и всех приложений отправились в Успенский собор».

Как следует из рассказа Комаровского, Голицын «нужные меры» принял: 18 декабря в Успенском соборе москвичи торжественно присягнули новому императору. Николай остался очень доволен Голицыным и тем, как присягнула Москва. Особенно порадовал его подарок московского купечества, преподнесенный Комаровскому, - вызолоченный кубок на блюде, весьма древней работы, с тысячью червонцами и надписью: «Вестнику о всерадостнейшем восшествии на престол императора Николая Павловича от московского купечества». Очень приятно было слышать самодержцу, что «московские купцы называют наследника престола - своим кремлевским, ибо его высочество действительно родился в стенах сего знаменитого и древнего жилиша наших царей».

Награда не заставила себя ждать - на Рождество Христово 1825 года государь пожаловал князю Дмитрию Голицыну высший орден Российской империи - орден Святого апостола Андрея Первозванного. За войну не получал он награды выше. Как сказано было в высочайшем рескрипте, Голицына наградили «в ознаменование того постоянного уважения, которым он пользовался от Императора Александра I, и сохранение в первопрестольной Столице примерного порядка, сопряженного с истинною пользою Отечества».

Как выяснилось позднее, Гражданская канцелярия Голицына была чуть ли не рассадником будущих декабристов. Экспедитором в канцелярии работал С. М. Семенов, названный Д. Н. Свербеевым «душою тайного политического общества, подготовившего мятеж декабристов».

К Б. К. Данзасу градоначальник и вовсе испытывал отцовские чувства: «Из служащих при князе Дмитрии Владимировиче взяты еще Кашкин молодой, Зубков и Данзас; этот последний был при князе, как родной сын», - сообщал 11 января 1826 года А. Я. Булгаков своему брату об арестах декабристов в Москве.

А после декабристской эпопеи отсидевшего в Петропавловке, а затем и на гауптвахте Данзаса в октябре 1829 года Голицын вновь взял на работу чиновником для особых поручений. Градоначальник не стеснялся демонстрировать публично свое расположение к Данзасу, появляясь на публике с ним рука об руку. Об этом сигнализировали в Петербург агенты Третьего отделения, отмечая, что в мае 1827 года Голицын появился в Сокольниках на народном гулянье в одной коляске с Данзасом: «Голицын не нашел себе другого собеседника и... появился с человеком, которого лета, пост и звание нимало не соответствовали особе генерал-губернатора!» В 1830 году Данзас принимал активное участие в борьбе с холерой.

Еще одним активным заговорщиком, пользовавшимся безграничным доверием Голицына, был Иван Иванович Пущин. С 1823 года он служил надворным судьей у Голицына, который был им чрезвычайно доволен за то, что Пущин «воевал против взяток». Пущин был еще и другом семьи Голицына. Как-то на балу у московского генерал-губернатора в особняке на Тверской князь Борис Юсупов заметил неизвестного ему человека, танцующего с дочерью градоначальника (Юсупов знал весь московский свет в лицо).

- Кто этот молодой человек? - спросил Юсупов.

- Надворный судья Пущин, - отвечают ему.

- Как! Надворный судья танцует с дочерью генерал-губернатора? Это вещь небывалая, тут кроется что-нибудь необыкновенное. Но для Голицына это было в порядке вещей. Жаль, что Пущина приговорили к вечной каторге, если бы ему разрешено было вернуться в Москву, несомненно, Голицын не оставил бы его без работы.

Борьба с холерой, охватившей Москву в 1830 году, также находится в ряду благородных деяний градоначальника. Эпидемия пришла с Ближнего Востока и завоевывала Россию с юга: перед холерой пали Астрахань, Царицын, Саратов. Летом холера пришла в Москву. Скорость распространения смертельной болезни была такова, что всего за несколько месяцев число умерших от холеры россиян достигло 20 тысяч человек.