Отличник

– Кто знает. Может, вам директор приказал меня забыть, а вы ее и послушались. Тогда же послушались, когда она велела вам меня из драмкружка выгнать.

– Да. Послушался. Ты меня прости… Что мы о пустом, у тебя такое горе.

– Горе? А-а, это. Нет, мать жива. Я просто таким образом деньги зарабатываю.

– То есть как?

– Как видите. Времена такие настали, иначе не проживешь.

– Это же афера, уголовное преступление. Неужели ты этого не понимаешь?

Я стал ее отговаривать от подобного занятия, проговорил с ней более часа. Все это время к ней в руки прохожие клали деньги.

Узнав о том, что она умеет работать на швейной машине, я ей предложил возможность зарабатывать легально. Шить чехлы для диванов и кресел на фабрике Чурхенова. Она согласилась. На следующий день мы шли с ней устраиваться на работу.

Ночью прошел сильный дождь, повсюду были лужи, мы пробирались по узким сухим тропинкам, оставшимся на неровном асфальте. Тамарка баловалась, ходила по краям луж, где-то шла прямо по луже, меряя глубину. Ботинки на толстой подошве ей это дурачество позволяли. Доходило до того, что топала по луже ногой, с целью забрызгать меня. При этом, один раз поскользнувшись и потеряв равновесие, чуть не упала в лужу сама. Я вовремя ее поддержал.

– Что ты балуешься? – выйдя наконец из себя, сказал я.

– Не знаю, наверное с детством еще не рассталась.

– Да ты и есть настоящий ребенок.

– Зачем тогда на работу тащишь? По нашему законодательству эксплуатация детского труда запрещена.

Тамарка перешла в разговоре со мной на «ты», и я ей на это не сделал замечание, не знал, как реагировать.

– Смеешься?

– Ну, правда. Дал бы ребенку порезвиться.

– Сколько же тебе резвиться? Кобыле восемнадцать лет, стоит в метро, подаяние просит.

– Не кобыле, а жеребеночку, – поправила Тамарка, забираясь в очередную лужу.

Вел я Тамарку к другу Калещука, Тагиру Чурхенову. Его фабрика, выпускавшая мягкую мебель, размещалась в здании учебно-производственного комбината. А точнее, в здании школы, в которой учащиеся десятых классов со всего микрорайона приобретали себе рабочие специальности. Девочек учили шить на электрических машинах, овладевали специальностью швея-мотористка широкого профиля, мальчиков обучали вождению на грузовиках. По мнению организаторов всей этой практики, приобретенные учениками трудовые навыки (занятия по понедельникам, раз в неделю) позволили бы им не умереть с голода в первые дни сразу же по окончании школы.

Директор УПК, человек деловой, следуя в русле радикальных изменений в стране и так называемых новых веяний, сразу же несколько пустующих аудиторий отдал в аренду различным коммерческим фирмам. При этом находящиеся в комбинате производственные мощности, как-то – швейные машины и грузовики, использовались для нужд этих самых коммерческих структур.

На одной из этих швейных машин должна была трудиться Тамарка. Шить чехлы для диванов и кресел.

Мы уже подходили с ней к зданию УПК, к самому подъезду, когда нас на медленной скорости обогнала машина, и из нее вышел Тагир. Я тут же вытянулся в струнку, застегнул на рубашке верхнюю пуговку и приложив правую руку к картузу, как бы отдавая честь, стал рапортовать:

– Товарищ майор, за время вашего отсутствия…

– Вольно, вольно, – сказал Чурхенов, подыгрывая. Он, улыбаясь, пожал мне руку и увлек с собой.

Только поднимаясь по лестнице на второй этаж, я обнаружил, что Тамарки рядом со мной нет. Я выбежал на улицу, она стояла у дверей подъезда. Вся пунцовая, переминалась с ноги на ногу, не зная, что предпринять. Она весь этот розыгрыш приняла за чистую монету, решила, что я ее нарочно заманил с целью передачи в органы опеки или в руки правоохранительных органов. Она находилась в оцепенении и ни одному моему слову не хотела верить.

– Ну, что ты? Я же артист. Я из Одессы, здрасте, – успокаивал я ее. – Что ты так перепугалась? Это шутка, не бойся, пойдем.

Она все еще до конца не верила мне, но все же пошла. Сначала мы зашли в то помещение, где рабочие собирали мебель. Там во всю уже кипела работа. Стучали молотки, визжали пилы, невыносимо пахло едким клеем. Тагир в специально отведенном уголке доставал из сейфа какие-то бумаги, разговаривал с бухгалтером.

– Сейчас пойдем, подождите, – предупредительно сказал он нам.

– Мы тебя на лестнице ждем, – крикнул я, выталкивая Тамарку в двери.

Признаюсь, у меня от запаха лака, красок, клея всегда начинало болеть сердце. Я долго не могу находиться в таких помещениях.

Вскоре Чурхенов освободился и повел нас к швейным машинам. Осмотрели Тамаркино рабочее место, договорились об условиях работы и заработной платы. После чего Тамарка осталась трудиться, а я поехал по своим делам.

Утром следующего дня позвонил мне Тагир:

– Ну, и где твоя красавица? – спросил он.

– А что?

– Да на работу не вышла.

Я поехал на Арбатскую и нашел ее там, со знакомой картонкой, сообщающей о смерти матери. Тамарка сказала, что работать не смогла из-за ворса, беспрестанно летящего в глаза от тканей, идущих на чехлы.

– Перед сном пришлось глаза чаем промывать, – пожаловалась она интимным шепотом.