Мое сердце дрогнуло. «Действительно, – подумал я, – как это так, молодой девчонке и без глаз остаться. А глаза у нее красивые, вторых таких на всем белом свете не сыскать». Я стал подумывать о новом рабочем месте для нее, не на милостыню же жить. Слова о ворсе, летящем в глаза, передал Чурхенову.
– Она просто не привыкла работать, – огрызнулся он. – Да и такого материала, о котором она говорит, у нас нет.
Через день я поймал Тамарку на прежнем месте, и снова заговорил о работе. Она призналась, что солгала мне и открыла настоящую причину, состоящую в том, что ее при раскройке материала принялись щипать за филейные места. А мне не сообщила об этом сразу лишь только потому, что там работают мои друзья, и она не хотела нас ссорить. «Там обстановка совершенно невозможная для нормального труда, атмосфера всеобщего приставания».
Тамарка, действительно, была соблазнительна и говорила на этот раз весьма убедительно. Я ей поверил, поехал к Чурхенову и чуть было не устроил там скандал. Дескать, договорились, что дадут девчонке работу, а сами с грязными лапами. Но Тагир, в ответ на мои нападки спокойно объяснил, что коллектив там женский и щупать ее было некому.
В очередной раз я говорил с Тамаркой, убеждал ее бросить мошенничество, прекратить лгать по всякому поводу и заняться нормальным делом. Девчонка она была не глупая, здраво мыслила, хорошо говорила, был у нее свой, очень интересный взгляд на мир. Она обещала подумать над моими словами, но при этом лукаво улыбалась
– Да что я – нянька тебе? – психанул я. – Сама себе дорожку выбрала и пропади ты пропадом. Прощай.
Я твердо решил оставить бесполезные заботы о ее трудоустройстве и совершенно уверен был в том, что никогда более Тамарку не увижу. Но я ошибся. Увидел на следующий же день, но не на Арбатской, а на площади перед Киевским вокзалом.
2
Получив от тетки квартиру в полное свое распоряжение, радуясь погожим денькам, я полюбил ходить пешком от ГИТИСа через Арбат, через Бородинский мост до Киевского вокзала. Там я садился на метро и ехал до станции Кунцевская.
Тамарка заметила меня на площади, подбежала и взялась за руку, как это делают дети, подбегая к родителям. Я сначала не понял, какая надобность заставила ее так себя вести, но вскоре сообразил. Вскоре все выяснилось. Ее, оказывается, преследовал мужичок с засаленными длинными волосами и жиденькой бороденкой; наряжен он был в пиджачок с чужого плеча и заношенные тренировочные штанцы, на ногах были рваные кеды.
Вел себя этот мужичок очень агрессивно и я, признаться, совершенно растерялся, не зная, что предпринять, что мне в подобной ситуации нужно делать. Слов он никаких не слушал, размахивал руками, намекал на то, что о мировой не может быть и речи, то есть назревала самая настоящая драка. Драться я не хотел, не собирался, а он на драку провоцировал, и сам был готов всякую секунду ее начать.
Тамарка спряталась за мою спину, шмыгала носом, и чуть было уже не плакала. Стали потихоньку подтягиваться зеваки. И тут к косматому приблизился громила и влепил ему затрещину. Косматый злобно выругался, развернулся к нему с желанием ответить, искалечить, может быть и убить и… тотчас передумал. Мстительные желания сами собой улетучились. Он так и замер с поднятыми кулаками. Стоял и завороженно разглядывал железные шары бицепсов своего обидчика. Громила был в майке. Для того чтобы привести косматого в чувство, он дал ему оплеуху (удар кулаком, должно быть, был бы смертельным) и низким, замогильным голосом сказал:
– Считаю «раз», – тебя здесь нет.
Не пришлось даже «раз» говорить. Косматый резво выполнил приказ, только мы его и видели. Казалось бы, всего одно мгновение назад был, хотел затеять драку, бузил, зевак собирал, и в один миг исчез, словно его и не было. Поразительное уважение у нас к слову, сказанному вежливо.
Громила исчез так же незаметно, как и появился, вовсе не претендуя на внимание и благодарность.
Только я собрался Тамарку отругать, сказать: «Видишь, к чему такая жизнь приводит?» как она сама, первая заговорила о том же. Поклялась, что с попрошайничеством покончено. Уверяла, что жизнь мошенницы ей надоела, что ушла от матери, заставлявшей ее заниматься преступным промыслом. Рассказала, о том, как вчера ночевала на лестничной площадке в доме, стоящем на пересечении улиц Шухова и Лестева. Сказала, что ей теперь негде жить и попросилась ко мне на одну лишь ночь. С тем, чтобы избегнуть неверной дороги. Знала, чем меня разжалобить. Я согласился предоставить ей ночлег в одной из трех комнат, которые мне теперь принадлежали. Сразу же оговорюсь, что даже в мыслях ничего низменного не держал, никаких темных думок не думал.
В вагоне метро, в котором мы ехали, все места были заняты. Тамарка прислонилась спиной к дверям, которые не открывались и села на корточки, а немного погодя, прямо на пол. Пассажиры, ехавшие в вагоне, вопросительно смотрели на меня, стоявшего с ней рядом, а на нее поглядывали осуждающе. Я сказал ей, чтобы встала.
– Зачем, – капризно отреагировала она, – ведь нам еще ехать и ехать.