Отлученный (сборник)

Франсуа побрел в уголок к Пралине и лег, обдумывая положение. Сейчас он не замечал ни грязи, ни твердой поверхности пола, в голове вертелась лишь последняя фраза фараонамашинистка: «…может навести на мысль о куда более значительной роли в банде… да, гораздо более значительной…»

Даже то, что он просто крутил баранку, потянет, как минимум, на десять лет. Пустячок по сравнению с тем, что грозит братьям Шварц - уж онито наверняка рискуют однажды утром чихнуть в корзинке гильотины. Нет, лучше сдохнуть на тротуаре, как Франциск Первый, чем десять лет гнить в тюрьме.

Олэн мысленно подсчитал: 10 лет - это 3650 дней и столько же ночей. При этом он прекрасно знал, что и час может тянуться до бесконечности, а их набегает за десять лет чтото около девяноста тысяч. Сущая чепуха…

Олэн с головой погрузился в мрачные вычисления, как вдруг его толкнул локтем Пралине.

- Эй, братишка, слыхал, о чем я мыслю?

Олэн нервно мотнул головой. Ему вдруг осторчертели и клошар, и вся эта бесполезная комедия.

- Так вот, я мыслю, что здорово дал маху… со сроком освобождения то есть… Ну, разве не прикол, а? Послушай, ты помоложе, может, глянешь?

Пралине сунул ему в руки календарь. Месяцы теснились, как сардины в банке - два ряда по шесть штук. А на оборотной стороне - изображение Богоматери. Какаято ханжа бросила ему это на паперти вместо милостыни.

- Секи… - Пралине ткнул в календарь ногтем, окруженным траурной рамкой. - Они загребли меня ночью двадцать девятого сентября, в субботу… пихнули в тачку и отвалили ровняком сорок пять ден… Потом меня загонят в Нантер, прочухал?… Это вроде богадельни… Там придется торчать еще три месяца… Зимой там в кайф - днем малость пошуршал в саду, а ночью дрыхни себе в теплой постельке. Любодорого, не то что тут, в тюряге… Смахивает больше на дом отдыха… Ну, так я и хочу, чтоб ты мне растолковал, когда меня заберут отсюда.

Олэн уже не видел календаря. Глаза его блуждали гдето далекодалеко. Он покосился на шестерых сокамерников. Они устроили дикий татарам, подзуживая проигравшего.

- Ты хочешь сказать, что через сорок пять дней тебя не выпустят, а просто переведут в другое место?

- Как так не выпустят? Да это самое настоящее освобождение! Исправдомто - не кутузка!

- Ты не понял… Я спрашиваю, разве тебя не отпустят туда своим ходом?

- Что нет, то нет!

- Ага, короче, ты подмахнешь бумажку и двинешь туда с фараонами, в их чертовом фургоне?

- Точно. Ну, так и когда кончаются мои сорок пять дней?…

Клошар склонился над плечом Олэна.

Олэн знал, что окончательное освобождение - штука серьезная и все проверяют и перепроверяют до тошноты. Но, может, когда клошара просто переводят из камеры в исправдом, формальности соблюдаются не столь строго?

- Так вот, повторяю, меня подцепили двадцать девятого, около одиннадцати… вот тут…

- Вопервых, та ночь не считается, забудь о ней. А воскресенье, небось, проторчал в участке?

- Ага.

- Чегонибудь подписывал?

- Неа, ни единой бумажонки…

- Значит, и воскресенье тоже выпадает.

- Вот скоты!

- Значит, считай с ночи понедельника, первого октября, на вторник, второе. Видишь, как просто? То бишь перебирай себе число ночевок, как в гостинице.

И они вместе принялись считать, как школьники:

- Восемнадцатьдевятнадцать… девятнадцатьдвадцать… тридцать одинтридцать три… тридцать четыре… сорок пять!

- Ну вот, получается, что в четверг! Четверг, пятнадцатое ноября. Я тебе его обведу кружочком.

Олэн медленно обвел цифру шариковой ручкой и вернул календарик Пралине.

- Храни у сердца.

- Спасибо, приятель! - Клошар сунул календарь за пазуху. - Ах, стервецы!… Как подумаю, что они слямзили у меня целый день!

- Воскресенье ведь. День Божий. Считай, что сделал Ему подарок.

- Ну, самто Он со мной не больно щедр на подачки!

Пралине зашарил в поисках луковиц. Он распихал их по всем карманам.

- Надо будет свидеться, когда тебя тоже выпустят на волю, а?…

- Почему бы и нет? - улыбнулся Олэн.

Теперь у него был день в запасе. Франсуа подтащил матрас поближе к стене и сел, сложив руки и закрыв глаза для пущей сосредоточенности.

Прокручивая в уме основные этапы будущей операции, он разговаривал сам с собой, не разжимая губ.

«Вопервых, написать в канцелярию и выяснить, входит ли ночь с воскресенья на понедельник в число сорока пяти дней. Это чепуха. Напишу от его имени и заберу ответ. Если - да, то все в порядке. Тогда за ним явятся утром четырнадцатого, в среду, а вовсе не пятнадцатого, как он думает. Фараон откроет дверь… Надо устроить, чтобы Пралине не шелохнулся, а вместо него ушел я. Надзирателя даже не стоит принимать в расчет. Они все время разные и не знают нас в лицо. Да, но как быть с Пралине? Либо он должен спать в это время, либо заранее привыкнуть, что на его имя откликаюсь я. Дада, очень неплохая мысль. - Он даже вздрогнул от удовольствия. - Значит, приучить его, что я хожу тудасюда, пользуясь его фамилией… Но как, Господи, как?»