Сверху и сбоку двухъярусных нар высунулись головы. Камера была на четверых, с нарами, сколоченными из грубых досок. Я занимал нижнее место.
– И что? Тебя можно поздравить? – спросил Лиховский.
– Пока нет.
Они отвернулись.
– Разве помешает, если я освобожусь и получу оружие?
Похоже, такая возможность никому до сих пор не приходила в голову.
– Почему бы нам всем не поступить в дивизию? – фантазировал я.
– А Государя выдвинем в завхозы или в коменданты, – сказал Бреннер.
– Тебе, похоже, понравилось в каждой банде своим становиться, – ухмыльнулся в усы Каракоев.
– Прикидываться, – поправил я его. – Прикидываться своим … А что, это нам повредило у коммунаров?
Никто мне не ответил.
Мои друзья меня третировали. Я чувствовал это в каждом слове, взгляде. Чем больше я делал для Семьи и для всех нас, тем явственней мушкетеры отдалялись от меня. Это была какая-то странная ревность к той решающей роли, которую я сыграл уже в нескольких критических ситуациях.
Разумеется, если бы мушкетеры не приехали верхами к клубу и не привели с собой еще двух лошадей как раз в тот момент, когда туда добрались Государь и я, мы не смогли бы так эффектно явиться перед Унгерном. Но ведь идея была моя! Это я дрожащими руками наклеивал бороду и усы Государю, когда там, на площади, счет шел на минуты. А они орали, что я сошел с ума, что я убиваю Княжон. Это я потребовал, чтобы Государь надел новый мундир. Это я умолил их взять знамена, построиться и следовать за Государем, как на параде. И эта мистерия, задуманная бедным Пожаровым, но поставленная мною, нас всех спасла – ну, кроме доктора Боткина. Государь потребовал похоронить доктора там же, у церкви. А повара, Ивана Михайловича нашего, так и не нашли, ни живого, ни мертвого. Надеюсь, он бежал …
Друзья не простили мне нашего спасения. Оказывается, так бывает.
– Сегодня приезжал Семенов. Барон показывал ему Государя. Они говорили о новом государстве, какой-то Панмонголии, где Государь может быть провозглашен монархом.
Все трое снова подняли головы и посмотрели на меня.
– Панмонголия – это что еще за хрень? – спросил Каракоев.
О том, что Семенов уговаривал Унгерна нас уничтожить, я друзьям не сказал. Какой смысл?
Ноябрь 1918 года
Даурия
Две недели под арестом четверка спорила, как вырвать семью из этого нового плена. И хотя между царем и бароном как будто был заключен союз, все же это был плен.
В голове барона варилась адская смесь из статей кавалерийского устава, паназиатских теорий, буддийских верований и сказаний о рыцарском прошлом его рода. Легенды о безумствах генерала Унгерна впечатляли даже на фоне всех дикостей Гражданской войны, творимых и белыми, и красными.
Уже через пару дней после визита Семенова газеты во Владивостоке, Чите и Омске растиражировали весть о Романовых, нашедших убежище на станции Даурия. Видимо, утечка произошла из окружения Семенова, а может, и из дивизии Унгерна. И хотя новость эта обросла множеством фантастических подробностей, теперь вся Россия знала, где искать царя. Это была катастрофа. Николай так и сказал барону, но тот лишь пожал плечами: Романовы у него в полной безопасности. Николай, однако, так не думал.
Семенов слал в Даурию телеграммы с требованием новых переговоров, с новыми фантастическими планами, приказывал Унгерну отправить Романовых в Читу под его крыло. Унгерн не отвечал. С чего бы ему отпускать от себя царя?
Николай настоял, наконец, на встрече с четверкой. Барон уступил, надеясь, что это как-то приглушит все возрастающее раздражение царя. Оставшись в камере наедине с офицерами, царь выслушивал их соображения.
– Теперь всей России известно, где находится государь. Колчак, Семенов, местные большевики и их вожди в Москве знают, каким путем мы попытаемся уехать из России, – докладывал Бреннер. – Этих путей всего два: по Транссибу вдоль Амура на Владивосток и по КВЖД на Харбин. Дорогу на Харбин контролирует Семенов. Пограничная станция Манчжурия вообще его вотчина.
– Откуда такие сведения? – удивился Николай. – Вы же сидите под арестом.
– На строительстве Дворца труда были пленные офицеры со всех концов Дальнего Востока. По их рассказам и была составлена политическая карта. На западе Колчак, на востоке и севере Семенов.
– Так, может, сдаться Семенову? Он же монархист, – несмело выступил Каракоев.
– Быть марионеткой при атамане Семенове? Благодарю покорно, – сказал Николай. – Тем более что его финансируют японцы. То есть в конечном счете быть марионеткой японцев.
Николай заметно воспрянул после ухода из коммуны. Держался уверенно, по-царски, как раньше. Неужели так подействовало зрелище коленопреклоненного при его появлении народа?
– Позволю себе заметить, ваше величество, мы обсуждаем пути отхода так, будто уже свободны, – сказал Лиховский. – Но мы в плену. И барон не намерен передавать нас даже своему начальнику Семенову, не говоря уже …
– Ваше величество, разрешите? – сказал молчавший до сих пор Анненков.
– Говорите, мичман.