ОТМА. Спасение Романовых

Бросились исполнять приказ, выдергивать мужиков из толпы и тащить к эшафоту, собирать доски и жерди, заготовленные для декорации. Шагаева, Большака и Ангелину поволокли к уже готовым трем виселицам. Я посмотрел на Княжон, на площадь. Вот здесь все и случится. Это оно, место, которое я часто пытался себе представить. Здесь все и кончится для меня. Государь и Харитонов наверняка уже мертвы. И мои товарищи мертвы, иначе они уже были бы рядом. Я и ОТМА еще живы … пока … Я хороший стрелок, но с моего места даже из маузера не достать Барона. Значит, встану, пойду вперед и буду стрелять. Восемь патронов. Перезарядить не успею. Надеюсь, Барон сдохнет, но ОТМА это не спасет …

Ангелина с петлей на шее запела высоким дрожащим голосом: «Вставай, проклятьем заклейменный, весь мир голодных и рабов». Шагаев и Большак подхватили. Казаки, стоявшие рядом с каждым смертником, посмотрели на Унгерна, но он не давал знака. Невозмутимо слушал. Смолкли молотки плотников, в полной тишине трио звучало жалко. Было в этом, по сути, героическом акте что-то неловкое, неуместное. Они допели до «Кто был ничем, тот станет всем …» и замолчали. Кажется, их остановило молчание площади. Замолчали от молчания. Будто перед лицом смерти поняли бессмысленность утверждения своей веры, как и утверждения уже чего бы то ни было. Ангелина заплакала громко.

Казаки смотрели на Барона – приказа он все не давал. Выдержав паузу, выкрикнул распевно:

– Вранье!

У него был неприятно высокий голос. Конь под ним вздрогнул и заплясал.

– Вранье! – еще раз выкрикнул Барон, удерживая коня и обращаясь к крестьянам. – Кто был никем, останется никем!

Он указал стеком в сторону смертников. Казаки толкнули ящики, повешенные задергались, закачались на веревках.

– Продолжайте, – кивнул строителям Барон.

Снова застучали молотки. Задача нешуточная – построить еще двадцать виселиц.

Теперь. Я сжал маузер – рука не дрогнет. Прежде чем встать, я все же покрутил головой – нет ли наших? Где мушкетеры? Будто их появление что-то изменило бы, будто они могли совершить что-то большее, чем самоубийство, что задумал я. Кавалерии моей не было, но я увидел Государя с охотничьим ружьем. Он пробирался к площади через заросли сухого бурьяна. И тут я понял! Ему нельзя сюда! Никак нельзя! Пригибаясь, я побежал навстречу. Мы столкнулись и упали под забором. Я знал: Государь увидит дочерей и непременно выстрелит из этого дурацкого ружья. Тогда конец, а у меня как раз появилась идея. И я уже приготовился вырвать ружье из рук Царя, придавить к земле, зажать ему рот, чтобы предотвратить катастрофу.

– Умоляю, не ходите туда! У меня есть план …

План взорвался в моей голове фейерверком, как только я увидел Государя.

– Не так! Не так! Вы должны явиться по-другому!

Перед собой я видел сухонького старичка в овчинной телогрейке, стоптанных сапогах и кроличьем треухе. Если бы он назвался царем, его бы высекли …

Забайкальский край

Октябрь 1918 года

Плотники уже заканчивали украшать эшафот новыми виселицами, когда ветер отогнал клубы дыма и на площади заметили приближающихся всадников. Несмотря на синюю дымку, фигура царя в полковничьей форме на белом коне была узнаваема. За царем следовали четыре всадника в офицерских шинелях и фуражках без знаков различия. Они держали флаги, упирая древки в стремена, – императорский штандарт и знамена гвардейских полков. Их специально сшили из легкой материи и увеличенного размера, чтобы они эффектнее развевались на сцене в революционной мистерии. И они развевались.

Всадники шли рысью, в дымном мареве торжественно надвигались. Огнестрельного оружия у них не было – только шашки.

Навстречу кавалькаде развернули пулемет на тачанке – Барон скомандовал: «Отставить!». Он с интересом разглядывал всадников и знамена. Это был какой-то неожиданной поворот в мистерии, порядком ему уже наскучившей.

Всадники уже въезжали на площадь. Кто-то крикнул в толпе:

– Царь!

И еще голоса подхватили:

– Царь! Царь! Царь едет!

Николай на белом коне проезжал перед казачьим строем совершенно как на смотрах прошлых времен и выглядел, как на своих портретах, которыми еще недавно была завешана вся Россия: аккуратная борода, усы, короткая стрижка под офицерской фуражкой, полковничий мундир с иголочки, c собственными вензелями на погонах …

– Царь, царь… – шелестело в толпе.

Перестали стучать молотки. Все смотрели на всадников, остановившихся недалеко от эшафота.

И вдруг крестьяне в первых рядах стали опускаться на колени, а за ними – шеренги стоящих в пешем строю казаков.

– Отставить! Держать строй! Смирно! – заголосили командиры, но казаки, шеренга за шеренгой, волна за волной, опускались на колени, стаскивали с голов папахи.

Барон не смотрел на толпу и войско – только на царя.

– Не стрелять! – скомандовал он снова, но никто и не собирался.

Унгерн подъехал ближе и остановился против царя в нескольких шагах.

– Не может быть… – Барон улыбался. – Это комиссары нас морочат?

Бреннер отдал честь и отчеканил: