ОТМА. Спасение Романовых

Станция Даурия – захолустный ад. Темная вотчина черного Барона. На чердаке штаба зверинец, а напротив – застенок, где держали узников дивизии, в том числе и нас четверых. Лишь мне дозволялось выходить раз в день без конвоя, чтобы покормить волков и убрать за ними. Штаб провонял псиной и дерьмом, и я боялся, что меня повесят и за это. К счастью, Барону на запахи было наплевать.

Я сгребал дерьмо с помощью совка и веника, привязанных к длинным палкам. Требовалась немалая сноровка, чтобы выполнить эту операцию, не заходя в зону досягаемости волков. Впрочем, звери занимались мясом и не смотрели на меня.

Покончив с уборкой, я сел на солому. Куда торопиться? Лучше я тут посижу, с волками, чем в камере, где все стены исцарапаны мольбами и проклятиями тех, кого убили до нас.

Над головой я услышал шаги по железной кровле – и не удивился. Там уже несколько суток обитали двое арестантов. Такое дисциплинарное наказание применялось в дивизии за мелкие проступки. Вместо гауптвахты Барон назначал несколько суток сидения на крыше. Раз в день сидельцам поднимали еду на веревке – и все. Так и куковали они в своих шинелях на железе.

Я подошел к слуховому окну и выглянул наружу. Оба арестанта примостились у трубы, как нахохленные вороны, и играли в города:

– Пенза.

– Архангельск.

– Константинополь.

– Русские города, поручик.

– Константинополь – почти что русский город. Если бы не февральский переворот, проливы были бы наши.

– Если бы – не считается.

– Ну, Калязин.

– Новониколаевск.

Я смотрел в их согбенные спины и думал, что в нашей камере с душераздирающими надписями на стенах сидеть все же приятнее.

Я вышел с чердака на лестницу, внизу загрохотали сапоги, и высокий голос запричитал бешено:

– Сука! Где Резухин? Найдите мне Резухина!

Кто-то торопливо затопал прочь и на улицу.

Никак я не мог привыкнуть к голосу Барона. Каждый раз, когда он матерился, казалось, это прыщавый гимназистик строит из себя гвардейского поручика в публичном доме. Однако подчиненные Барона бледнели и разбегались, услышав его даже в отдалении.

И я не стал рисковать. Подождал, пока все стихнет, и спустился на первый этаж с ведром волчьего дерьма. Вообще-то в штабе по большей части было тихо. Как я заметил, генерал не проводил совещаний, не собирал собраний и сам редко показывался там. Странное запустение для штаба целой дивизии – как в склепе.

– Эй! – услышал я голос «гимназиста».

Дверь в кабинет Барона оказалась открыта. Он сидел на письменном столе с ногами по-турецки, на нем был монгольский желтый халат с генеральскими погонами и Георгиевским крестом на груди. Я не удивился, поскольку уже видел генерала в таком наряде.

– Ко мне! – приказал Барон.

Когда он говорил негромко, голос его звучал мужественнее. Видимо, поэтому он редко срывался на крик.

Я оставил ведро на лестнице, вошел в кабинет и встал по стойке смирно. В комнате не было ничего, кроме стола и одного стула. В углу у стены прямо на полу сидели три буддийских монаха в пурпурных хламидах и овчинных тулупах поверх них. Это были личные ламы Барона, которых он держал при себе и, по слухам, пользовался их гаданиями, принимая важные решения.

– Как тебя? – буркнул Барон.

– Мичман Анненков, ваше превосходительство!

– Анненков? Не родственник атаману Анненкову?

– Никак нет!

Он вперил в меня синие стеклянные глаза. Точно так он смотрел, когда несся на меня верхом с ташуром своим, а я стрелял … С самого начала плена я все ждал, когда он меня узнает.

– Как там Машка?

– Здорова, ваше превосходительство.

– Мясо воруешь?

– Виноват? – Я в самом деле не понял сразу.

– У волков воруешь мясо, спрашиваю.

– Никак нет!

– А что так?

– Кормят сносно.

Барон усмехнулся:

– Так ты всем доволен?

– Так точно, ваше превосходительство!

– Можешь идти.

– Дозвольте вопрос.

– Ну …

– Как мне поступить в Азиатскую конную дивизию?

– Хочешь служить?

– Так точно, ваше превосходительство!

– Воевал?

– Так точно! Юго-Западный фронт. Отдельный пехотный батальон Гвардейского его Императорского Величества флотского экипажа.

– Моряк в пехоте?

– Так точно! Нас так и называли в шутку – морская пехота. Имею Георгиевский крест.

– Почему не носишь?

– Как-то неловко в заключении.

Ламы невозмутимо жевали табак.

Несмотря на бойню в деревне, на убийство доктора Боткина, на недобрую славу и безумие здешнего ада, несмотря на все это, не трепетал я перед его превосходительством и, как ни странно, не испытывал к нему ненависти. Даже когда он пообещал, что скормит волкам моих товарищей, если я попытаюсь бежать, а меня повесит за яйца, как поймает, я подумал, что на его месте сказал бы то же самое, выпуская пленного без конвоя.

– Идите, мичман. Посидите пока, – сказал Барон.

Ишь ты – перешел на «вы».

Я выскочил с ведром на улицу. Навстречу рысцой бежал заместитель начальника дивизии полковник Резухин. Ходить пешком в Даурии было не принято, когда вызывал командир.