Отмененный проект

Зато как данность в этом мировозрении считалось, что единственный способ изменить поведение людей – это изменить их финансовые стимулы. Идея была настолько дикая, что Дэнни едва ли мог заставить себя заниматься ею непосредственно. Сама мысль о необходимости доказывать, что люди нерациональны, напоминала ему поиски доказательств, что люди не имеют меха. Люди однозначно нерациональны, в любом смысле этого термина.

Они с Амосом не хотели вступать в спор о рациональности человека; этот спор будет только отвлекать людей от раскрываемого ими явления. Они предпочитали выявить природу человека и дать человеку возможность самому решить, каков он есть.

Соавторы приступили к следующей задаче: причесать и пригладить «Теорию стоимости» для публикации. Оба беспокоились, что кто-то найдет явное противоречие – такое же, как парадокс Алле; наблюдение, которое собьет их теорию на взлете. Они потратили три года в поисках внутренних противоречий теории. «Ничего особо интересного за эти три года мы не обсудили».

Интерес Дэнни заканчивался на психологических выводах; Амос был одержим использованием выводов для создания структуры. Амос видел, возможно, более четко, чем Дэнни, что единственный способ заставить мир ухватиться за их взгляды на человеческую природу – закрепить эти взгляды в теории. Теория нужна, чтобы лучше объяснять и предсказывать поведение людей, но она должна быть выражена в символической логике.

«То, что делает теорию важной, и то, что делает теорию жизнеспособной, – совершенно разные вещи, – говорил Дэнни годами позже. – Наука – это разговор, но за право быть услышанным необходимо конкурировать. И эта конкуренция имеет свои правила. А правила, как ни странно, проверяются формальной теорией». Когда они наконец отправили статью в экономический журнал Econometrica, Дэнни был озадачен ответом редактора. «Я надеялся, что он скажет что-нибудь типа: «Да, неприятие потерь – действительно классная идея». А он ответил: «Я предпочитаю математику».

В 1976 году, чисто в маркетинговых целях, они изменили название на «Теорию перспектив». «Мы хотели дать теории уникальное имя, чтобы никаких лишних ассоциаций не возникало, – вспоминал Дэнни. – Когда вы говорите «теория перспектив», никто не знает, о чем это. Мы думали: вдруг она станет влиятельной, тогда не надо, чтобы ее с чем-то путали».

Работа существенно замедлилась из-за неразберихи в личной жизни Дэнни. В 1974 году он оставил дом и жил отдельно от жены и детей. Год спустя он развелся и вылетел в Лондон, чтобы встретиться с психологом Энн Трисман и признаться ей в любви. Она ответила взаимностью. К осени 1975 года Амос явно устал от всей этой кутерьмы. «Трудно представить, сколько времени и нервов уходит на такие дела!» – писал он своему другу Полу Словику.

В октябре 1975 года Дэнни снова полетел в Англию – чтобы встретить Энн в Кембридже и поехать с ней в Париж. С одной стороны, он находился в совершенно несвойственном ему состоянии приподнятости, а с другой – переживал, как его новые отношения с Энн повлияют на его старые отношения с Амосом. В Париже он получил долгожданное письмо от Амоса, однако, открыв конверт, нашел только наброски того, что впоследствии стало «теорией перспектив». Дэнни истолковал отсутствие каких-либо личных обращений как тонкий намек. Находясь со своей новой любовью в мировой столице романтики, Дэнни сел за любовное письмо к Амосу.

«Дорогой Амос, – начал он. – В Париже я получил рукопись – и ни одного слова от тебя. Я решил, что ты очень сердит на меня, и не без причины. После ужина я нашел тот конверт и увидел, что не заметил в нем твоего письма. Мы опаздывали на ужин, и я просто заглянул, чтобы посмотреть, как оно заканчивается. Прочитав слова «как всегда твой», я покрылся мурашками от чувств». Далее Дэнни писал, как он объяснил Энн, что никогда не смог бы добиться самостоятельно того, чего достиг с Амосом, и что новая статья, над которой они работают, еще один шаг вперед.

«Вчера я был в Кембридже, – добавляет он. – И рассказывал о нашей работе над теорией ценности. Энтузиазм почти неприличный. Я завершил обсуждением ранних стадий эффекта изоляции. Слушатели отреагировали с большим интересом. Я ощущал себя великим ученым. Они так усердно старались произвести на меня впечатление, что я пришел к выводу: похоже, мне пора избавляться от необходимости производить впечатление на других».

Как ни странно, в момент, когда Дэнни и Амос приблизились к величайшему общественному признанию, их сотрудничество оставалось глубоко личным делом, азартной игрой вне контекста. «Пока мы жили в Израиле, мысль о том, что мир думает о нас, даже не приходила нам в голову, – говорил Дэнни. – Мы только выиграли от нашей изоляции». Эта изоляция подразумевала быть вместе, в одной комнате, за закрытой дверью.