Отмычка

Рик пожал плечами и на всякий случай ещё отошел. Стоило пламени Энши столкнуться с белой стеной, как изменился и сам бессмертный. Человеческого в нём осталось… всё и ничего одновременно. Рыжие волосы — что живой огонь. Обычная одежда больше походила на одеяние жрецов, сотканное из чистого пламени. В глаза Рик глянул разок и предпочел изобразить из себя максимум послушания и покорности.

Энши дал волю стихии, стал ею, но даже Рик чувствовал, что это ещё не всё. Что великолепное сильное существо перед ним может быть сильнее, безгранично сильнее в своём величии и власти над стихией.

Впрочем, и жрецы впечатляли. Особенно эта цыпа. Лиона.

Рик, конечно, слышал, насколько сильна верховная жрица. Но видеть своими глазами — дело совсем другое. Как и у Энши, её волосы и глаза вдруг наполнились чистым светом. Он встречался с огнём и пока что брал верх. Сама Лиона не пела, она направляла. Голоса остальных текли к ней по узору на колоннах и арках, вливались в руки потоками силы. Похоже, в этом участвовали даже простые солдаты. Рик не мог объяснить словами, толком ничего не видел за белой стеной, но чувствовал так же, как мощь своего господина.

— Ты справился, верно? Все руны твои?

— Все пять! Знать бы, что с ними дальше? Они наш ключ?

— Дальше я сам. Ганс!

Паладин вздрогнул и обернулся. Рик снова сплюнул. Какой паладин? Обычный мальчишка, перед которым только что рухнул мир. Рик уже видел таких. Рик сам был таким, когда его вышвырнули из дома. Младший, бесполезный, ещё и выродок от соседского свинопаса. Спасибо просто вышвырнули, дали жить, а не забили камнями.

Осколки мира ранят больнее стали и всегда метко.

Замершие было белые стены снова дрогнули и приблизились на целый шаг. Рик выругался, впервые дал полную волю своей силе. Огненные потоки ударили во все четыре стороны, стены снова остановились. Надолго ли?

— Ганс!

— Забудь его, господин! Мальчишка теперь тот же труп. Ты правда думаешь, от него будет толк?! Ай, твою ж!

Стены ещё на шаг ближе.

— Что, Ганс, он прав?! — повысил голос Энши. Паладин снова вздрогнул. — Я больше не могу тебе верить? Вспомни, о чем поёт твоя сталь?

— Да бесполе… ого!

Похоже, пафос и красивые речи на паладина и правда работали. Он встал, уверенно сжал руку на эфесе и медленно направился к центру зала. Туда, куда гнали стены. Остановился точно напротив Лионы. Что-то сказал.

Мгновение — и меч паладина вошел в мрамор, как нож в масло. На клинке вспыхнули руны. От них сферой разросся огненный щит. Рыжая стена столкнулась с белой и… Устояла.

— У Ганса нет моей силы, он сам по себе, — со странным одержимым смехом в голосе произнёс Энши. — Любящий брат. Любящая сестра. Как удачно. Ричард! Руки вперед, ладони вверх!

Рик чуть не подпрыгнул, когда огонь вокруг вдруг исчез, а Энши повысил голос, но поспешил подчиниться. По всему выходило, что белые стены держит один только Ганс. А сломанному мальчишке Рик точно не верил.

— Может, встать ещё на колено? Колечко найдётся.

Иронию Энши не понял, а слова делу не мешали. Рик протянул ладони, Энши положил свои сверху, как герой постановки бродячих актёров. Посмотрел в глаза, и в этот раз отвернуться у Рика не вышло. Только мелькнула быстрая мысль, что у обряда венчания нашлись странные корни.

— Будет больно.

Что же, хотя бы честно. Ладони обожгло, жар пробежался по венам и дернул что-то обратно к пальцам. Изнутри, из груди. Рик едва слышно охнул, но даже не шевельнулся.

Одна за другой над руками поднялись руны: четыре одинаковых, одна другая. Две с одной стороны, две с другой, одна в центре. Рик и не заметил, что они разные.

— И ещё больнее, — врезался в уши спокойный голос Энши. — Но не умрешь.

— О, я счастлив, — успел фыркнуть Рик прежде, чем с воем согнуться в судороге. Боль? А такая бывает боль? Разве что у палачей и мастеров пыток. Нутро выворачивало наизнанку, жар уже не грел — резал каждую жилу. Странно, что белый мрамор ещё не залило кровью.

Руки держала какая-то сила, не вырвать, не шевельнуться. Крутило запястья и локти, но ладони оставались на месте. Руны слились с телом Энши, в яркой вспышке лопнул браслет. Сквозь белую пелену барьера Рик с отстраненным удовольствием увидел, как Фернандо обжег себе руки и отбросил поднос. Хоть что-то радостное.

Боль ушла.

Рик наконец смог вздохнуть. Ухмыльнулся. Похоже, работу он сделал как надо.

— Ваше Императорское Величество, — голос Энши пробрал до костей. Прозвучал отовсюду, кроме самого Энши. Как будто говорил не он, но стены зала:

— Я возвращаю свою свободу!

* * *

Белый.

Вокруг сплошной белый.

Белая пустота в мыслях — растерянная и напуганная. Энши говорил, что такие пешки, как Ганс, не способны дойти до края доски. Но вот он стоит здесь самой сильной фигурой. Ударил туда, куда ударить больше никто бы не смог. Начал партию за белых. Закончил за черных.

Такая малость: цвет.

Ганс понял, что сделал император. Понял, почему удар попал в цель. Но принять это оказалось больнее и страшнее, чем даже предательство, чем бой против родной сестры.