Отныне и в Вечность

Начнем с того, что хотя Леди Боди – как тут же и выяснилось – попала на Азеру не вполне по своей воле, ничего против этого она не имела, скорее наоборот. Дюбелю она заявила с улыбкой, правда, несколько вымученной, что охотно передает себя в руки азерского правосудия и надеется на его, азерского правосудия, прославленную объективность и порядочность. После чего настоятельно попросила о немедленном личном свидании с сэром Кулакоффом, которому должна была передать, по ее словам, сведения чрезвычайной и даже убийственной важности.

До сих пор на Азеру эмигрировали, главным образом, инты и квалифицированные технари с технологических уровней Городов Старых Миров. Заявки от управленцев, финансистов и военных поступали чуть ли не в единичных экземплярах, а теологи и – уж, тем более! – санаторы, а также всякого рода "приближенные особы" до сих пор не подавали таких заявок вообще. Кулакоффу пришлось спешно покинуть важное совещание и немедленно заняться своей новой подопечной.

Кулакоффу не потребовалось много времени, чтобы подтвердить самые худшие опасения Эни. Да, ее психика находтся под сильнейшим многослойным и глубоко внедренным влиянием посторонней доминанты, навязанной извне и вплетенной в ткань ее собственной психики на разных уровнях очень плотно… "Вы были не вполне вольны в своих действиях, – говорил Кулакофф с совершенно возмутительным состраданием. – Азера не считает себя вправе предъявлять Вам какие-либо претензии". Но почему же, почему? – поражалась она. Они обязаны были считать ее врагом и относиться к ней, как к врагу. Мало ли, что она за себя не отвечала. Во-первых, это совсем не факт, а во-вторых, бешеную собаку никто не оставляет на свободе, прихлопнут мимоходом, и все дела.

Кулакофф вел себя так, будто избавить ее от доминанты было самой главной из стоящих перед ним задач. Между тем, задача эта была отнюдь не проста. Избавиться от доминанты раз и навсегда гарантированно не навредив организму просто не представлялось возможным. Несмотря на хроническую занятость, Кулакофф для начала предложил лично провести ей глубинное ментоскопирование.

– Я ни во что не буду вмешиваться помимо Вашей воли, – говорил Кулакофф, глядя на нее с тем же совершенно возмутительным состраданием, – и, тем более, отнюдь не стану ни инсталлировать в Вас, ни деинсталлировать, что бы то ни было. Более того, Вы останетесь в полном сознании и сможете контролировать весь процесс ментоскопирования. Я только покажу Вам, каким хамским образом этот негодяй злоупотребил Вашим доверием.

– А с какой-такой радости я должна доверять Вам, моему злейшему врагу?

– Враг, милая девушка, совсем не означает негодяй. Но, если Вы не верите мне, можете попросить сделать это Рекса, думаю, Вам он не откажет и время найдет. Или Вы хотите сказать, что не доверяете ему тоже? Ну-ка, скажите мне, положа руку на сердце, кому Вы доверяете больше, себе, или ему?

Эни опешила. При всей возмутительности самой постановки вопроса, она вдруг со всей отчетливостью, даже с неопровержимостью поняла, что – да!.. да!.. ему, Рексу, да и Кулакоффу похоже, но уж никак не самой себе.

– Вы хотите сказать, – начала она, но тут у нее перехватило дыхание, и она беспомощно умолкла.

– Да, – тихо сказал Кулакофф. – Именно так. Ведь Вы и сами все давно уже знали. Вся Ваша нерассуждающая любовь, все самопожертвование вплоть до готовности… простите… пойти на любую подлость, все это лишь доминанта, навязанная Вам при ментоскопировании. Это многое объясняет… в том числе, и в некоторых Ваших поступках, не правда ли?

– Ай, бросьте, – сказала Эни с досадой. – Далеко не все гнусности я делала под чужим влиянием. Оправданий себе не ищу, и мне с этим жить, как бы дальше судьба ни сложилась. Если только вы сами не займетесь сейчас очередной моей перезагрузкой. А что? В вашем окружении полно людей с сомнительным прошлым, которые вдруг заделались вполне себе белыми и пушистыми… с Вашей точки зрения. Или Вы будете уверять меня, что они это сделали вполне-себе добровольно?

Кулакофф грустно усмехнулся.

– Я не могу переделать каждого человека во вселенной, который мне чем-то не нравится. Я даже всех откровенных мерзавцев и негодяев переделать не могу. Что касается Вас…

– Ну, уж это-то совсем особый случай, не правда ли? Тут Вы вполне можете захотеть.

– Как-то все у Вас не очень логично получается. Появись у меня такое желание, Вы немедленно, сию же минуту уже стали бы, как Вы выражаетесь, вполне себе белая и пушистая… с моей точки зрения.

– А может, Вы хотите, чтобы я своими руками себя всю перекромсала бы? – с трудом сдерживая слезы, сварливничала Эни. – Откуда мне знать, может, Вы садюга?

– Опять нелогично, – терпеливствовал Кулакофф. – Будь я садист, я бы Вашими мучениями наслаждался. А для этого Вы должны были бы не только все прекрасно понимать, но еще и видеть мою радостную физиономию.

Сдерживать слезы уже не было никаких сил. Рыдания рвались из груди, горло было насмерть пережато, как еще только воздух через него умудрялся в грудь продираться? Эни с силой потерла лицо руками.

– Значит, я свободна?

– Абсолютно.