Отныне и в Вечность

Однако Лиза впилась в нее с упорством гамадрила, не прикончив, не отцепишь.

– Зачем ждать? Я хочу уже сейчас видеть тебя молодой и красивой. Мы все хотим. Какого черта ты противишься? Почему?

– Наконец, окончательно выведенная из себя, Лайза заявила.

– Из-за вас, мерзавок! Из-за тебя, из-за Эни! Я люблю Сережу. Я люблю его больше, чем жизнь. Бук-валь-но.

– Ну, и что? – Лиза картинно вздернула брови: сплошная невинность, святая простота и, вообще, д-ой! – Ну, и прекрасно. Мы-то при чем? Люби себе на здоровье. Где проблема?

– Проблема? Да ты на себя посмотри. А после скажи, сколько у меня шансов сохранить эту любовь в новом теле?

– Позволь… позволь… – бормотала Лиза с наигранным возмущением, впрочем, старательно пряча от мамы глаза. – У меня-то сейчас один мужчина… уже давно один.

– Это ты Дюбелю своему ври, что он у тебя один. Я тебя вижу насквозь без всяких контакторов, так что глазки свои блудливые от меня прятать не надо. Да и Дюбелю пудрить мозги тебе осталось не долго. Своими руками контакторы ему вживляла, а развивается он, по Сережиным словам, стремительно. Нет-нет, никаких молодых тел. Хватит Сереже вас, мерзавок. Стоит мне обзавестись новым телом, молодым, сильным, как все вернется на круги своя. Опять стану кувыркаться с кем попало, это неизбежно, вы обе тому лучшее доказательство, а бедный Сережа… нет, нет-нет, ни за что и никогда.

– А с чего ты взяла, что она уже с кем-то кувыркается? Ты что-то знаешь? У нее кто-то появился? Когда бы это она успела?

– Если и не появился, то появится. Ты тоже сначала по нему еще как сохла, а теперь? Не хочу рисковать. Никаких инсталляций, никаких загрузок-перезагрузок. Пусть уж это чувство умрет вместе со мной. После смерти я буду бессильна вам помешать. Остается только надеяться, что у меня – той, воскрешенной – хватит человечности не мозолить Сереже глаза и уехать к чертям собачьим куда подальше. Что вы за народ, идиоты высоколобые? Так и норовите загонять людей в счастье пинками и затрещинами. Убить готовы, если люди это ваше счастье не принимают. О Серже хоть бы подумали, бестолочи яйцеголовые.

И тут Лиза внутренне охнула. Лавина не слишком, может быть, убедительных, зато крайне энергичных возражений, которую она готова была обрушить на мамину голову, замерла на ее губах, так и не оформившись в слова. К ней пришло озарение.

Да, – с замиранием сердца думала Лиза, – изо всей нашей троицы мне, конечно, было проще всего. Во мне формирование новой личности проходило под действием мощнейшей внутренней доминанты. Мой фант твердо знал, что в виде первоначальной Лайзы Старкофф существовать не хочет и ни за что не будет. Более того, он хотел измениться. Сережа был чем-то само собою разумеющимся, а о мужчинах и мысли не появлялось. Единственное, чего я панически боялась, так это стать сволочью. И раз я изо всех сил этого не хотела, то и сформировалась совсем другая. Другая! Так же будет и с мамой Лайзой. Ее желание сохранить любовь ничуть не слабее моей доминанты. А поскольку развитие личности полностью подчиняется внутренней доминанте, мама Лайза – это совершенно точно – сохранит свою любовь. Силой в счастье загонять… а куда деваться, если я лучше знаю? Да если и ошибаюсь, нельзя же сиднем сидеть, глазами хлопать и, зевая, ртом мух ловить. Не пинками и затрещинами в счастье, конечно, но будет сопротивляться – натравлю всех. Насядем вместе, куда денется? Завтра же свяжусь с госпожой Советником насчет клонтела. Пора. Тянуть нельзя. А то много их, длинноногих и грудастых возле Сережи вертится. Вот и сестричка туда же. Мужики – они ж как дети. Окрутят, как пить дать, окрутят!

2

На дорогу выбрались, когда еще только-только начало светать. Пронизывающий холодный ветер додирал с деревьев последние листья и иглы. Вот так незаметно за время их конезаводского сидения в Гегемонате воцарилась поздняя осень.

Дорога была пустынна, особых охотников путешествовать в это время не находилось по вполне понятным причинам, причем отнюдь не только погодным.

Пришла пора прощаться. Расставались, как надеялись, ненадолго, а там… всякое может случиться и с каждым в отдельности, да и с обоими отрядами тоже. Густав и спешно возвращенный Франкон во главе азерского спецназа шли освобождать Гегемона, после чего все три властелина должны были – "аллюр три креста" – идти к Манон в Монпари, где и собирались расположить ставку верховного главнокомандования объединенных вооруженных сил держав континента. Развернуть полагали – дело в истории абсолютно небывалое – все три боевых стяга совместно, франконскую Орифламму, гегемонатский Стальной штандарт и свенский Трекрунур. У такого союза внешних врагов на Темной не могло быть в принципе. Чтобы его сокрушить, требовалось прямое вмешательство имперцев, а Брандис утверждал, что сейчас оно по внутриимперским причинам маловероятно. Добиться от него, почему он так считает, не удавалось – юлил и вертелся, как гарм на сковородке, но вид имел уверенный.