Отпуск и другие...трудности

- Вы сразу бросились проверять не пропало ли чего? – удивился предмет Анькиных мыслей.

- Нет, не бросилась. Я в ящик полезла, за новой помадой, а там два пустых футляра, - тут Аньке изменила выдержка и слезы полились из глаз, сводя на нет все ухищрения макияжа.

Она нырнула в сумочку, вытащила платок и зарылась в него практически с головой, оставив остальных переглядываться в тягостном молчании.

- Может э-э-э водички, Анна э-э-э Олеговна? – Дамболов сделал выразительное лицо в сторону своего молодого коллеги. – Принеси, Алексей, не стой столбом.

- А умыться можно? – вдруг вопросила Перухина густым басом.

- Можно, конечно, можно, - заверили ее мужчины и Алексей, бережно поддерживая девушку под локоток, вывел ее в сторону туалетной комнаты.

- Заявление ваша подруга подала по установленной законодательством форме или сама в погоню бросилась? - тем временем спросил Дамболов у Марты.

- Сама.

- Понятно. А почему вы в Шереметьево кинулись? Почему не в Домодедово или во Внуково? И почему вы пришли к согласованному решению, что ваш Сергей Сергеевич сразу с места рванет за границу? Это же не просто – выехать и остаться жить где-то в чужой стране. Времена предоставления политических убежищ давно прошли. А драгоценности бабушки вашей подруги, хоть и дорогие – на первый непрофессиональный взгляд – но на миллионы не потянут. Может тысяч на пятьсот-семьсот, а может только на сто, да и то, отечественных рублей, а не конвертируемой валюты. От чистоты и огранки камней зависит.

Марте стало неловко. И действительно, почему они поехали в аэропорт? Вот дуры, опозорились только. В милицию надо было, а не устраивать гонки за лидером.

- Не знаю. Просто вот поехали, - призналась она смущенно. – Не подумали как следует. По-дурацки всё вышло, простите.

- Да ладно, за что прощения просить? – отмахнулся Дамболов. – Мы ориентировку-то оставим на вашего красавчика. Фотография у нас имеется, размножим, разошлем. А вам мой совет – идите в милицию.

- Да Анна Олеговна что-то сомневается, а силком я ее не потащу.

- Понятно, понятно. Я знаю такой тип людей: хоть ее любовник и обобрал, но официально она на него заявлять не хочет. Жалеет или надеется, что тот вернется и все образуется.

- Примерно так, - кивнула девушка, которой переставший официальничать Дамболов нравился все больше. – Но это ее наследство, так что ей и решать. Хотя… - Марта одернула себя, не гоже обсуждать Анькины прикидки на счет этого Алексея, тем более та сама еще не определилась.

- Хотя у Анны Олеговны намечается новый роман? – продолжил Дамболов, подмигнув. – Это не плохо, между прочим. Алексей не женат и, насколько я знаю, в данный момент ни с кем не встречается, да и сотрудник он перспективный. А подруга у вас – девушка живая, шустрая.

- Вы человек не простой, - покачала Марта головой.

- Как говорил незабвенный Федор Симеонович Киврин: «Это дубли у нас простые».

Цитирование Стругацких Марту сразило и она осталась стоять с приоткрытым ртом.

Тут вернулась умытая Анька и странно-розоватый Алексей.

«Целовались уже! Успела! Действительно, блин, живая и шустрая» - подумала Стойнович и была права.

Большую половину времени Анька действительно посветила не водным процедурам, а соблазнению Алексея и закреплению полученных результатов.

По тому, как потупился, скрывая усмешку, Дамболов, было понятно, что он тоже оценил ситуацию верно.

*****

Весь обратный путь подруги проделали в молчании. Перухина таращилась в окно, видимо пребывая в переживаниях по поводу нового романа с холостым и перспективным таможенником, Марте же захотелось спокойствия и она обдумывала, как бы сплавить шебутную Аньку из своей жизни на день или два, а лучше на неделю.

Надо же, не виделись пол года, а Перухина за сутки успела наверстать упущенное.

Тишина, царившая в машине была нарушена самой же хозяйкой Пуси самым грубым образом. Увидев, что твориться у подъезда родной многоэтажки, Марта выругалась, громко и с чувством. Анька вынырнула из анабиоза и завертела головой, в поисках объекта Мартиного неудовольствия.

Стороннему наблюдателю, открывшаяся подружкам картина могла показаться даже идиллической. На лавочке, трогательно взявшись за руки, сидела парочка: молодой человек в белой рубашке и драных на коленях джинсах и полная девушка в пестром балахоне со связкой бус на шее.

Ася Бруштейн хоть родилась и воспитывалась в большой еврейской семье, но, к большому огорчению всех родных и близких, являлась как раз тем самым «уродом» из поговорки. Ее братья, сестры, тети и дяди с упоением делали гешефт на чем можно и на чем не очень, но хочется. Ася же писала малоосмысленные стихи, читала эзотерические и философские трактаты, регулярно приобщалась к природе, путем ночевки в подмосковных лесах (с риском нарваться на разного рода неадекватных личностей мужского пола) и работала волонтером в какой-то благотворительной конторе. Единственное, что многочисленной родне удалось добиться от девушки – это поступить и закончить институт, где собственно она и подружилась с Перухиной и Стойнович.