Отражение удара

"Господи, - подумал Сергей Дмитриевич, - да что же это за напасть? О чем это я думаю? Я же рассуждаю, как непойманный преступник... Это не я! Со мной такого просто не могло случиться! Мне бы и в голову такое не пришло. За что же на меня свалился весь этот бред?"

Он вспомнил, что в школе его дразнили Тютей, а в армии Мешком за полную физическую беспомощность и заложенную, казалось, прямо в генетическом коде безобидность. Всегда, сколько себя помнил, он был типичным мальчиком для битья, козлом отпущения для любого идиота, у которого чесались кулаки или язык.

Конечно, время издевательств давно прошло - взрослые люди пользуются другими приемами, когда хотят вытереть ноги о ближнего своего, - но он-то остался прежним! Он, Сергей Дмитриевич Шинкарев, просто не мог быть главным героем того бесконечного фильма ужасов, который какой-то чокнутый киномеханик крутил, похоже, прямо внутри его головы...

"Попросить, что ли, жену привязывать меня на ночь к кровати?" подумал он и невесело усмехнулся. Алла Петровна обладала острым, трезвым умом и завидной интуицией. Такая просьба породила бы у нее множество вопросов, и дело непременно кончилось бы для него психушкой независимо от того, какие ответы она получила бы на свои вопросы. Любовь любовью, но кто, скажите на милость, отважится заснуть под одним одеялом с психом? Как в том анекдоте: Вася проснется, а голова в тумбочке...

"Я знаю, чем все это кончится, - с холодным отчаянием подумал Сергей Дмитриевич. - Либо меня поймают, либо я наложу на себя руки. Второе кажется более реальным. Что-то непохоже, чтобы кто-то собирался меня ловить..."

Человек, когда-то откликавшийся на обидное прозвище Мешок, на секунду замер перед входом в метро, тяжело вздохнул и, безвольно опустив плечи, пошел навстречу судьбе.

Глава 4

- Грехи мои тяжкие, - со вздохом сказал майор Гранкин, ковыряясь в пачке. Выудив наконец сигарету. он вставил ее в угол своего скорбно изогнутого книзу рта и принялся чиркать спичками. Сигарета ни в какую не желала раскуриваться, но майор упорно жег спичку за спичкой.

- Она же у тебя рваная, - потеряв терпение, сказал следователь прокуратуры Ипатьев.

Майор вынул сигарету изо рта и внимательно оглядел со всех сторон.

- Да, - с сожалением сказал он, - действительно.

Жалко, черт побери. И что это, скажи ты мне, за день такой сегодня? С самого утра сплошная непруха.

- Сам виноват, - отозвался Ипатьев, с интересом наблюдая за тем, как майор пытается заклеить слюной лопнувшую по шву сигарету. - Что за дурацкая привычка: таскать сигареты в заднем кармане? Да брось ты ее, что ты, в самом деле, как крохобор!

- Ни хрена подобного, - на секунду прерывая свое занятие, ответил Гранкин. - Ишь, чего выдумал - брось! Она у меня загорится, как миленькая. Мы к ней применим Ипатьевский метод...

- Какой еще метод? - насторожился Ипатьев.

Словосочетание было знакомым - что-то такое было на заре перестройки, а то и раньше, связанное с каким-то другим Ипатьевым, - но что оно означало, он припомнить не мог, как ни старался.

- Ипатьевский метод, - повторил майор Гранкин. - Ты что, не в курсе? Ипать ее будем, ипать!

- Вот дурак, - с обидой сказал следователь довольному майору. - Сам мент, и шуточки ментовские...

Мы о деле говорить будем или нет?

- О деле? - с неохотой переспросил Гранкин, критически разглядывая окончательно расползшуюся сигарету. Придя к неутешительному выводу, он смял ее и сунул в пепельницу, немедленно возобновив неторопливое ковыряние в расплющенной пачке. - О деле... - со вздохом повторил он. - Понимаешь, Леша, не хочется мне говорить об этом деле. Ну, что о нем говорить?

Ведь типичный же "глухарь", висячка мертвая, проклятущая, распротухлое дерьмо...

- Так уж и "глухарь"? - с сомнением спросил следователь.

- Ну, а что же еще? Ни мотива, ни следов, ни отпечатков... Сумочка на месте, кошелек на месте, сережки в ушах - ограбление отпадает. Да и взять-то у нее, в общем, было нечего...

- Изнасилование? - предположил Ипатьев.

Гранкин в ответ только горестно покачал головой.

Он, наконец, вынул из пачки более или менее целую сигарету, придирчиво оглядел ее со всех сторон, даже понюхал зачем-то, поморщился и закурил, окутавшись вонючим облаком дыма.

- Твои соображения? - спросил следователь, видя, что майор не собирается нарушать молчание.

- Соображения простые, - с неохотой отозвался тот. - Говно дело, вот какие у меня соображения. Похоже, у нас в околотке завелся-таки псих, и хрен мы его выловим, пока он сам на чем-нибудь не проколется.

Ни одной же зацепки!

- Ты мне это брось, - строго сказал Ипатьев. - Что значит - ни одной зацепки? Насколько я понял, паспорт был при ней.

- Ну и что? В паспорте же не написано, кто ее в решето превратил... Старушка-мать ничего не знает, трясется только и все норовит головой об стенку...

Ипатьев поморщился.

- Это все лирика, - нарочито сухо сказал он. - Что она говорит?