ОТРАЖЕНИЯ

- Что говорить - оглянитесь. А в России? Да во всем мире так. Коммерция во всем - деньги зарабатывать. А зарабатываются они только на очень низком уровне. В России, как я вижу, в этом смысле еще хуже. А вы посмотрите классику, у Софокла, у Эврипида - те же проблемы, теми же вопросами человек задается и мучается, решает. Все то же, что с ним и сегодня. Но - как было написано, как сделано! Это тогда, в Древней Греции. А Шекспир? Человек и его бытие за две с половиной тысячи лет не изменились. То же самое находишь там, что и сегодня волнует. Жизнь, она меняется, но человек и его стремление познавать и страдать, и радоваться осталось тем же. Потому что писали о вечном, хотя вроде о своем времени. Вот, вспомните, “ Макбет” Шекспира.

Это же не просто интересная история о том, как нормальный, в смысле не злодей, человек брал власть. Потом убил короля Дункана, потом еще, и еще... И чем это закончилось, мы знаем.

Но ведь это же история про Сталина - надо только посмотреть, не акцентируя внимание на костюмах - а на суть... Но ничего, все настоящее вернется, никуда не уйдет навечно - так уже было. И в Греции, и в Древнем Риме. Период упадка культуры - не в первый раз в истории. Конъюнктура, конечно, всегда на плаву. То политическая, то коммерческая, ниже пояса. Ее легче переваривать - не надо напрягаться. Но настоящее снова поднимется...

- А в Литве, что сегодня происходит с творчеством? Наверное, создается новое?

- Что говорить. Кино и кинопроизводства своего нет. Но в театр, я это вижу по Вильнюсу, на новые постановки зритель ходит. И ставят старые интересные работы. Лично я играю “ по договору” и уже не состою в штате театра. Предлагают - работаю.

Пьесу и роль выбирает не актер, а режиссер. Он определяет, а мое дело - правдиво раскрыть образ, а не спорить о творчестве. Раньше актеры вообще не спорили с режиссером. Тебя не спрашивают - нравится роль или нет. Режиссер ее давал - и ты должен играть. Вот так у нас было, еще у Мельтиниса. Не нравиться? Не устраивает? А чего ты тогда в нашем театре делаешь? Ищи другой. Нравы были, по- своему, суровые.

-- Тоже тоталитарный режим?

- А как же. Так и должно быть в театре. Здесь демократия другая. Зато посмотрите, он держится на режиссере, прежде всего. Был Товстоногов - был замечательный театр. Не стало Товстонового - и этот театр закончился. Название осталось. Так же было у Станиславского, и у “ моего” Мельтиниса. Да, во всем мире так.

- Я вот посмотрел на вашу визитную карточку. А на ней написано просто “ актер”. А где регалии, звания? Это тактический ход или...

- Нет, это принципиально. На Западе тоже на визитках достойные люди ”красивое” не пишут. Помню, еще с итальянцами мы снимали фильм “ Красная палатка”, так они смеялись над нашими титулами. У меня много зримых наград, но я никогда в жизни их на пиджак не вывешиваю. Спасибо, конечно, что оценили - вот оно у меня и для меня останется. Это и есть принципиальный подход к своей профессии актерская школа еще со времен начала моей работы в театре - в 1941 году. Ты - это только то, что ты на сцене. Награды, оценки - хорошо, но показывать всем, что они у тебя есть... Не правильно, не мое.

А вообще, я верю в судьбу. Надо же было попасть именно к такому режиссеру как Мельтинес, в маленький город, да еще во время оккупации. И дальше, и дальше. Ты хочешь изменить судьбу, а она меняется так, как сама должна меняться. Как у многих героев Шекспира. Если ты сопротивляешься судьбе и хочешь ее изменить по- своему - оказывается, что это и есть твоя судьба, на самом деле ...

 

СУДЬБА СОВЕТСКОГО РАЗВЕДЧИКА

 До нашей встречи он никогда и никому не говорил, что работал на советскую разведку. Во время той, Второй мировой войны это было бы смертельно опасно. После войны- нельзя. А когда, под конец жизни рухнула его страна и он переехал в Израиль - бессмысленно. Всего лишь вопросы и ненужные проблемы. Он и мне, единственному, подробно рассказал о себе, настоящем, не только потому что, по его словам, уважал и доверял. Была, полагаю, и еще одна причина...

Мы сидели в миниатюрной комнатке, не больше девяти квадратных метров в симпатичном жилом комплексе для пенсионеров в Ашкелоне под названием “ Французская деревня”. Близ самого Средиземного моря. Эта комната - почти все, что у него осталось. Да и то - подарила новая страна. Взрослая дочь жила в другом городе. Внучка - в Санкт-Петербурге. Далеко. А мы сидели близко друг к другу. Если поставить напротив дивана небольшой журнальный столик, уже не пройдешь: ни к письменному столу со старой печатной машинкой, ни к стоящему рядом древнему проигрывателю с виниловыми пластинками. Здесь редко бывали гости. Старость - это когда ты никому не нужен. Даже Родине. Которой, впрочем, уже тоже не было.