Отражения

Дверь была сделана из серебра, и ему следовало держаться от неё подальше. Кирилл же спокойно надавил на ручку, заглянул внутрь и негромко позвал:

— Мария Фёдоровна.

— Явился? — послышался в ответ старческий голос.

— Куда же я денусь? — рассмеялся Амон. — Привет вам от Ермолая.

— Да поняла я, кто ты, поняла…

Из погреба донеслось подозрительное шуршание, то есть это Ольгин счёл его подозрительным, поскольку рядом с таким количеством серебра его чувства болезненно обострились, затем дверь распахнулась, и в проёме появилась высокая старуха в строгом чёрном платье старинного кроя с юбкой в пол. Длинные седые волосы хозяйки были заколоты серебряным гребнем, из ушей свисали серебряные серьги, на груди — устроилось тяжёлое ожерелье, на руках браслеты, на пальцах кольца — тоже серебряные.

Старуха недружелюбно оглядела гостей и осведомилась:

— Кто из вас Кирилл?

— Тот, кто не боится серебра.

— Неправильный ответ, мальчик, — проскрипела в ответ хозяйка Погреба. — Кирилл из вас тот, у кого в кармане мешочек с золотом.

Амон усмехнулся и протянул старухе кожаный кошель:

— Как договаривались.

— Сколько? — дёрнулся Ольгин.

— Не твоё дело.

Здоровяк покачал головой:

— Не люблю быть обязанным.

— Об этом надо было думать раньше, — усмехнулся Амон. — Теперь молчи.

Старуха потрясла мешочек, внимательно прислушиваясь к звону, улыбнулась, видимо, звук её удовлетворил, облизнула губы и бросила Ольгину серую тряпку:

— Надень поверх… себя. И на голову накинь.

— Зачем? — не понял гигант.

— Поможет.

— Делай, как велят, — добавил Кирилл. И демонстративно посмотрел на часы.

Первородный поморщился, но послушно развернул тряпку, оказавшуюся такой дырявой, что походила на сеть, и накинул на плечи.

— Так сойдёт?

Ответа не последовало.

— Внутри клетка, так что ты не вырвешься, голубок, — сказала старуха, глядя Ольгину в глаза. — Я за тобой присмотрю, когда станет совсем плохо — помогу. Но сколько ты выдержишь — не знаю, тут у всех по-разному.

— Я постараюсь побыстрее, — негромко произнёс Амон.

Ольгин не ответил.

Он закусил губу и медленно вошёл в Погреб.

* * *

Полицию на Преображенское кладбище никто не вызвал. Потому что делать ей там было нечего. Своего мёртвого истребители забрали, Ольгин сбежал, выстрелов никто не слышал — спасибо глушителям, заметных повреждений кладбищенской собственности не случилось, и потому, когда Ксана явилась в скорбное место, то окунулась в сообразную тишину и прохладу, и течение жизни печального места не обезобразили деловые полицейские мероприятия.

Пять утра. Деревья едва слышно шуршат, полной грудью вдыхая утренний ветерок, светло, как днём, но пусто — люди ещё спят, им ещё нет дела до мёртвых. Надгробные камни замерли, недовольные ранним визитом, окна мастерских темны, из-за ограды доносится шум просыпающегося города, но ещё приглушённый, невнятный и не беспокойный.

Но для целей Ксаны отсутствие людей было на руку — для поисков ей требовалось изучить Ольгина, «поймать» его образ, а объясняться со сторожами не хотелось.

Сначала ведьма побывала в убогой сторожке, где сын Великого Полнолуния коротал скучные дни, посидела в продавленном кресле, налила воды в железную кружку, сделала глоток, представляя, как пьёт из неё гигант — жадно, большими глотками, посмотрела на упаковки лапши быстрого приготовления, на грязный чайник, покачала головой, вздохнула, вышла и направилась к известной всему Отражению могиле пятнадцатилетней девочки, зверски убитой дьяком-меченосцем Лавричем. Осмотрелась, оглядела фотографию, отметив прелесть несчастной Ольги, но приближаться к могиле не стала, проявила уважение к труду Мастера Скорбных Дел, избавившего ребёнка от Тьмы страшного убийства. Прогулялась по следам ночной погони, задержавшись там, где Ольгин убил истребителя, направилась к ограде, но замерла, услышав из глубины кладбища характерные звуки втыкающейся в землю лопаты. Удивилась, пошла на звук и через пару минут оказалась у разрытой могилы.

— Не помешаю?

Стоящий на дне ямы толстяк поднял голову, прищурившись, посмотрел на женщину, явно узнал, но здороваться не стал. Мотнул головой:

— Туда встань.

И вернулся к работе: продолжил копать, резкими движениями выбрасывая из ямы землю. Работал он давно, споро, однако ухитрился не запачкать светлые брюки и не вспотеть. И если первое ещё могло вызвать удивление, то почему толстяк не вспотел, Ксана знала наверняка — она тоже его узнала.

— Потерял чего? — тягуче поинтересовалась ведьма.

— Нужно проверить, — отрывисто ответил толстяк, не прекращая орудовать лопатой.

— Жив покойный или нет?

— Вроде того.

— Понятно… — Ксана сделала несколько шагов, остановилась напротив покосившегося камня и громко прочитала: — Безликин Савелий Григорьевич… Дядя твой?

— Вроде того, — мрачно повторил Иннокентий, пытаясь сообразить, издевается ведьма или действительно не понимает смысл происходящего.

— Могила свежая, этого года, — продолжила Ксана. — На ней лежала печать Авадонны, а ты на неё наплевал и просто сорвал… Но Авадонна не появился, значит, знает, что ты здесь вытворяешь.

— Я не вытворяю, я нашёл яму и решил её осмотреть.