Отражения звезд

— Ну, вот и наш дедушка, — сказала Евгения Андреевна, положив обе руки на плечи девочки и слегка подталкивая ее к нему, но Лерский чуть отчужденно посмотрел на ту, которая была когда-то женой сына, после его гибели как-то быстро вышла замуж вторично, и захотелось сказать:

— Дед-то я дед, но откуда же — ваш?

Но бывшая невестка, с несколько восточного типа красивым лицом, черными, лаково причесанными волосами, в костюме с брючками по моде, улыбалась, вела к нему дочь, и Лерский посмотрел на девочку, еще совсем маленькую, с большим красным бантом в темных, как и у матери, волосах, и такую робкую и миленькую, что вместо отчужденной фразы — какой же я вам дед, по какой генеалогии? — сказал:

— Ну, здравствуй, спящая красавица.

Но девочка обиделась: «Я не спящая», мать и Лерский засмеялись, невыясненная генеалогическая линия отошла в сторону, да и при чем тут она, если стоит перед ним, дедом или не дедом — не все ли равно, — нечто давно позабытое по прелести, нечто зыбкое по нежности и воспоминаниям о том, что́ было и что́ не состоялось в его, Георгия Леонидовича Лерского, судьбе, оставшегося на вечерней заре своей жизни без семьи...

— Если позволите, я Любочку оставлю у вас до вечера, — сказала Евгения Андреевна. — Мы в Москве проездом из Крыма, провели месяц в Гурзуфе в доме отдыха художников... ведь Борис Сергеевич театральный художник.

И Евгения Андреевна рассказала еще, что театр, где работает муж художником, вероятно, в будущем году приедет на гастроли в Москву, а сама она работает диктором телевизионной студии в том же городе, и Лерский выслушал все это и оценил ее хорошо поставленный дикторский голос.

— Прекрасно, Женечка, — сказал он, — а с вашей спящей... виноват — с вашей бодрствующей красавицей мы как-нибудь уж поладим.

Девочка смотрела на него, с его седыми кудрями по бокам лысины, с розовым, гладко выбритым лицом, а как-то в троллейбусе некий молодой человек сказал про него своей спутнице: «Декоративный старик», и Георгий Леонидович услышал и лишь усмехнулся: когда же это произошло и как проморгал он, что стал декоративным стариком?

— Наш поезд уходит в девять тридцать вечера, так что часам к семи я приеду за Любочкой, а в этой корзиночке бутерброды для нее.

— Зачем же бутерброды? Пообедаем вместе, а к полднику плюшка или ватрушечка полагается.

Он сам подивился некой разнеженности в своем голосе — и совсем неважно, что у бывшей невестки уже давно другая жизнь... девочка, наверно, считает его своим дедом, ну и правильно, и не к чему копаться в родословных таблицах.

Евгения Андреевна наказала дочери слушаться, а той, видимо, было все же страшно оставаться с этим незнакомым стариком, о котором ничего и не знала.

— Ну-с, чем же мы с вами займемся? — спросил Георгий Леонидович, когда мать уехала. — Можно для начала посмотреть телевизор... в эти часы бывают хорошие передачи для детей. Как насчет телевизора?

— Не знаю, — ответила она, и Георгий Леонидович взял ее крохотную, запотевшую от волнения руку в свою, как бы давая понять, что на его руку можно положиться.

На большом столе в гостиной стояли в глиняном горшке цветы, а в одном из кресел сидела, как обычно, Вера Демидовна Надеждина, коротая время и поглядывая на сиреневый экран телевизора, в котором звучала музыка или актерская речь, а когда передавали как-то фильм «Большой вальс», она почти молодым голосом подпевала Карле Доннер.

— Познакомьтесь, Вера Демидовна, с одной весьма симпатичной личностью по имени Люба, — сказал Георгий Леонидович, и она, чуть прищурясь, посмотрела на девочку.

— Какая прелесть... где вы подобрали такую прелесть, Георгий Леонидович?

— Нашел в нашем саду под жасмином... она спала, но ее разбудил шмель, пощекотал ей нос.

— Нет, в самом деле?

— Моя внучка, а я — дед, к тому же — декоративный.

А в большом, наклонном зеркале отражались и сиреневый экран телевизора, и Вера Демидовна с вязаньем в руках, и та, которую назвала она прелестью, и он сам, дед этой прелести, теперь уже ясно, что — дед.

— Ты где же живешь постоянно? — спросила Вера Демидовна.

И девочка, уже несколько освоившись, рассказала, где она живет, рассказала и о том, что ее маму можно часто увидеть по телевизору, мама объявляет программу, а когда объявит — улыбнется, так уж условлено у них.

Вера Демидовна подсадила девочку к себе на диван, обняла за плечо рукой, и что-то позабытое, или потерянное, или, может быть, ненайденное протянулось от этого плеча, и от нежной ключицы, и от птичьего запаха волос, нужно только чуть-чуть прикрыть глаза — и поплывут воспоминания...

— «Маленький Мук», — прочла она титр на экране, — как раз для нас с тобой передача. Просто позавидуешь вам, Георгий Леонидович, что нашли в саду под жасмином такую красавицу.

А девочке, видимо, нравилось, что дедушка придумал про нее так.

Потом пришла посмотреть передачу Ариадна Романовна Рюмина, высокая, с большим лицом и черными усами, показавшаяся немножко страшной в своей мантилье, спросила низким голосом:

— Это чья же?

— Моя, — ответил Георгий Леонидович.