Отражения звезд

Жена пошла заварить чай, а Алексей Алексеевич сидел, сложив между колен руки; и хотя и начерно все получилось, сегодня, однако так нужно, так утешно получилось, что незачем и переписывать набело.

Ночное дежурство

Сын вернулся поздно, и Андрей Андреевич услышал, как он осторожно накинул цепочку на входную дверь и прошел в свою комнату. Но если он слышал только, как сын открыл дверь, то жена Ирина Михайловна, мать Всеволода, услышала его шаги еще тогда, когда он только поднимался по лестнице, у нее был слух матери.

Андрей Андреевич дружил с сыном, у них всегда было взаимное понимание, и хотя сын пошел по другой дороге, чем хотел он, отец, старый московский врач, поступил в театральную школу, понравился приемной комиссии своим красивым, правда, несколько с качаловскими интонациями, голосом... ну что ж, не так-то плохо хотя бы только походить на Качалова.

Обычно, вернувшись даже поздно, Всеволод заходил к отцу, если тот еще не спал, и они с полчасика беседовали. Но за последнее время сын как-то стал избегать бесед, которые могли коснуться многого, и Андрей Андреевич понимал, что это многое уже подоспело, и следует принять его, если только оно не содержит в себе чего-либо противоречащего порядку жизни.

У жены было слабое сердце, она больше полеживала с вязаньем или книгой в руках, и Андрей Андреевич старался, чтобы все в их доме было мирно, вырос сын, готовится стать актером или режиссером, и сложный театральный мир раскроется перед ним.

— Нам с тобой, Ириша, обижаться нельзя, — сказал он однажды. — У Севы хотя иногда и бывают заскоки с его характером, но малый он славный, и можно надеяться на него.

И он в вечерних, а иногда и в ночных беседах делился с сыном тем, что и для самого себя считал необходимым, прежде всего — самодисциплина в отношениях с людьми.

Но мать все чувствовала по-своему, и даже по шагам сына еще на лестнице знала, возвращается ли он довольный чем-нибудь или озабоченный, а в последнее время все чаще бывал как бы чем-то подавлен. Ощущал это и Андрей Андреевич, спросил однажды: «Ну, как у тебя?» Всеволод ответил: «Нормально», и хотя понятие «нормально» ничего, по существу, не означало, Андрей Андреевич принял это ради покоя в доме.

Все лето до поздней осени жена жила на даче, Всеволод, у которого уже начались занятия в театральном училище, приезжал редко, но теперь, в городе, он был нужен Ирине Михайловне каждый день, и она ждала его шагов по лестнице даже тогда, когда Андрею Андреевичу казалось, что она уже давно спит.

А насчет того, что уже месяц назад насторожило его, он ничего не сказал жене.

Сын неслышно прошел в свою комнату, Андрей Андреевич ждал, когда он зайдет к нему, но сын не зашел, и Андрей Андреевич отложил книгу, которую читал перед сном, и прошел к двери комнаты сына.

— Сева! — позвал он.

Сын сначала не ответил, а потом спросил:

— Ты что, папа?

И Андрей Андреевич зашел в его комнату.

— Сегодня был показ по классу Самарова, — сказал Всеволод сразу, — играли, правда, со срывами, но в общем — ничего.

Однако Андрей Андреевич хотел услышать не про то, как играли ученики народного артиста Самарова.

— Вот что, Севка, — сказал он, присаживаясь на край его постели. — Только не говори мне этого канцелярского слова «нормально». У тебя не в порядке что-то, я это чувствую, мы с тобой мужики, можем сказать друг другу все.

Красивое, уже как-то по-актерски определившееся лицо сына стало вдруг твердым, он даже чуть приподнял голову с подушки:

— С чего ты взял, папа? Просто приходится иногда задерживаться, будем ставить отрывок из «Пигмалиона» Шоу... я играю профессора Хиггинса.

— Шоу — это ладно, — сказал Андрей Андреевич, помедлив. — Мне бы Всеволода Ракитникова послушать.

— Приходи, когда будем показывать отрывок, посмотришь меня.

И то, что отдалило сына за последнее время, пошло еще больше вкось, но Андрей Андреевич не стал ни на чем настаивать, однако к его душевной тревоге присоединилось и еще нечто не только ощущаемое.

Из старого московского дома, в котором Андрей Андреевич жил с женой и сыном, многие уже давно переселились в новые квартиры, но кое-кто, как и он, не захотели менять на большие удобства старые привычки к этому, покато уходящему к Москве-реке Второму Обыденскому переулку. Раньше вместе с женой, а потом и один любил он выйти перед сном на тихий Гоголевский бульвар, походить по его аллеям, особенно вечером, особенно осенью, и ни на какой новый район не хотел менять это, да и до места его работы — Второго медицинского института — было недалеко.

Не захотела переезжать и жившая с дочерью в том же подъезде, только этажом ниже, кроткая, тихая женщина Серафима Васильевна Касперова, много лет работавшая техническим редактором в одном из научных издательств. А ее дочь Ася училась вместе с Всеволодом в одной школе, оба одновременно кончили ее, и, встречаясь не раз на лестнице с этой скромной, похожей на свою мать девушкой, с прямым, несколько старомодным пробором в русых волосах и чистыми серыми глазами, Андрей Андреевич всегда любовался ее какой-то притушенной прелестью.