Отражения звезд

— Неужели мы так и расстанемся? — сказал он, когда они далеко ушли от поезда. — Пообещайте все-таки, что не совсем забудете меня!

Она сняла вдруг с него шапку, посмотрела на его лицо — такое, каким оно было, наверно, когда война еще не смяла так жестоко его молодость.

— Нет, — ответила она, покачав головой, — не забуду. Но и вы не забывайте меня.

— Никогда, — сказал он, — никогда!

Потом они вернулись к составу, госпиталь на рассвете должен был двинуться дальше, к Тульчину и Могилеву-Подольскому, уже освобожденным, и он заторопился к своему «виллису», а она не спеша пошла вдоль вагонов, словно вышла лишь подышать воздухом мартовской степи...

На рассвете госпиталь ушел, а некоторое время спустя двинулся со своей частью дальше и он, старший лейтенант Иванов, и не один снежок просыпался после того сорок четвертого года, не один снежок просыпался, пока кончилась война... И стало понемногу уходить, что с ней связано, была снова Москва, сначала одна военная академия, за ней — другая, он остался военным, некогда учившийся в архитектурном институте, Георгий Евгеньевич Иванов, женился, родился сын, ныне сыну уже двадцать шесть лет, стал архитектором, кем в свою пору собирался стать отец, и такая милая, такая душевная она, Леночка, просто как дочь ему, а жена четыре года назад умерла, живет один, занимается военной историей.

— Вот и весь калейдоскоп моей жизни, Ангелина Викторовна. Нового уже не найти, а старого не вернешь, и пустовато временами на сердце, — признался он.

— А вообще-то как оно у вас?

— Стучит себе, иногда торопится, иногда запаздывает.

— А давление?

— Не интересуюсь, — сказал он беспечно.

— Давайте проверимся все-таки, Георгий Евгеньевич, раз уж я под рукой.

Ангелина Викторовна снова достала аппарат, пришлось, подчиняясь ей, засучить рукав рубашки, и серые строгие глаза следили минуту спустя за стрелкой манометра.

— Расстегните рубашку, — сказала она отчужденным голосом врача.

Он так же покорно расстегнул на себе рубашку, и старый московский врач, проработавший и в «скорой помощи», выслушал его сердце.

— Приходит пора, когда сердце нужно поберечь, Георгий Евгеньевич, — сказала она, свертывая жгут аппарата, — поменьше утомляйтесь, побольше бывайте на воздухе.

А про свое сердце, которое уже начало пошаливать, она ничего не сказала, да и к чему было говорить об этом, все уже давно ушло, все уже так далеко ушло...

— Вашей невестке необходимо лечь в больницу... если не хочет в Москве; пусть поскорее вернется в свой город.

— Да, конечно, — ответил он, не решившись спросить — как сложилась ее, Ангелины Викторовны, жизнь и есть ли у нее кто-нибудь из близких?

Но она словно услышала, о чем он не спросил.

— Живу вместе со своей племянницей, моя покойная сестра завещала мне Олечку, а дальше — не знаю, как будет. Приятно все-таки, что мы с вами снова встретились. Правда, лучше бы не по вызову.

— Да, это просто милость судьбы, что не все засыпает снежок... помните, как он сыпал тогда, в степи, и как мы были молоды оба?

— Однако я тороплюсь, у меня еще два вызова. Запишите на всякий случай мой домашний телефон.

Он помог ей в прихожей надеть пальто, вызвал лифт, открыл затем дверь балкона своей комнаты, далеко внизу серела маленькая машина, вскоре врач неотложной помощи вышел из подъезда, и «Москвич» повез его к очередному больному.

— Придется тебе вернуться в Харьков, Леночка, — сказал Георгий Евгеньевич, войдя в комнату, где лежала невестка. — Завтра же возьму билет на самолет. Сама знаешь, как мне важно, чтобы ты была здорова!

А про то, что врач, по старой памяти, выслушал и его, выслушал то, что так взволнованно билось некогда именно из-за этого врача, ничего не сказал. Лена родилась, когда война была уже позади, знала о ней лишь из книг, телефильмов или воспоминаний, и он сам не раз рассказывал сыну или ей, как началась война и сколько дорог пришлось пройти за победой...

— Ты подремли пока, а я поищу лекарство. Врач сказал, что придется, может быть, поискать.

Он надел в прихожей, однако, не генеральскую шинель, а пальто и берет, зашел вскоре в ближнюю аптеку, и старая провизорша, в очках с сильными стеклами, словно прочитав отцовскую тревогу в его глазах, готовно написала на рецепте стоимость лекарства.

И он решил, что вечером, когда Ангелина Викторовна вернется с работы, позвонит ей по телефону домой, скажет, как удачно сразу нашел лекарство, и повторит еще раз, только мысленно, что не все дано запорошить снежку. А со своим сердцем будет поосторожнее, не подведет ее, не подведет старого московского врача, не подведет ту, которой пообещал в свою пору никогда не забывать ее... и только война виновата во всем, только она виновата в их такой долгой разлуке, что тысяча или даже две тысячи лет прошло с тех пор.

Жнивье