Отражения звезд

В свое время — лучше и не вспоминать, когда это было, столько воды утекло с тех пор — Калерия Антоновна получила письмо от сестры Александры, что ее муж стал совсем плох, почти не может ходить, теряет равновесие, так что пришлось до времени уйти на пенсию, а ей с двумя детьми трудно вести семью, и она поступила няней в их районную больницу.

Калерия Антоновна тогда близко приняла к сердцу судьбу сестры, все-таки росли они вместе, и лишь тогда, когда повыходили замуж, Александра — за сельского учителя, Николая Гавриловича Нелединского, а она, Калерия, за Григория Ефимовича Лебедева, толкового, делового человека, работавшего сначала по снабжению, а потом ставшего заместителем директора посудо-хозяйственного магазина, — лишь тогда несколько разошлись они, сестры, однако не забывали друг дружку и писали в письмах о своем житье. У Александры родились сначала девочка, потом мальчик, а у Калерии с мужем не было детей, и Григорий Ефимович сказал раз как бы мельком: «С меня хватит, что у соседа есть дети», и следовало понять, что без детей жить поспокойнее. Когда у сестры случилась беда, Калерия Антоновна сказала:

— Надо помочь Сане... все-таки двое малых детей у нее, пошлю ей немного деньжат.

И она решила послать тридцать рублей, но Григорий Ефимович, плотный и широкий, словно рос в ширину, сначала отмолчался, а потом сказал:

— Послать недолго, а дальше как? Если пожалеешь раз, то и другой раз пожалеть надо будет... на тебя надеяться станут. У меня в свое время тоже трудности были, никто не помогал, да и вернее, если человек только на самого себя надеется.

Калерия Антоновна подумала тогда, что муж, пожалуй, и прав, сестра предположит, что и впредь ей станут помогать, денег не послала, только написала в письме: «Сочувствую в твоей беде, Саня, но что делать, все мы под богом ходим» — и еще что-то в этом же роде написала, больше для своего спокойствия, хотя немножко и помучила совесть. Но потом год за годом стало отходить это, письма теперь сестры редко писали друг дружке, только с поздравлением ко дню рождения или Новому году, а Григорий Ефимович тем временем получил повышение, стал директором посудо-хозяйственного магазина в новом районе, сказал раз:

— Ты на жизнь обижаться не можешь, и что нужно — всегда будет у тебя...

Однако получалось, что нужно ей только по общей их жизни: холодильник, или телевизор, или стиральная машина, а что-нибудь нужное только ей — материю на платье или какое-нибудь украшение — Григорий Ефимович ни разу не купил, и она уже привыкла перешивать свои старые платья, привыкла и к тому, что с телевизором можно и без театра или кино хорошо жить. А в гости они не ходили, и к ним никто не приходил, только пришли однажды какие-то хозяйственные дружки мужа, Григорий Ефимович купил тогда бутылку портвейна «Три семерки», дал пять рублей, сказал: «Обмозгуй, что на стол подать», и она подержала в руке бумажку:

— Что же я могу на пять рублей купить?

— Как что? — сказал Григорий Ефимович грозно. — Заработай, тогда поймешь, что такое пять рублей.

Но она уже давно поняла, что муж скуп, так скуп, и даже когда выиграл как-то по лотерейному билету тысячу рублей, не принес ей и цветка по случаю своей удачи, и она сказала все же:

— Хоть купил бы чего-нибудь такой случай отметить.

Но Григорий Ефимович только недовольно покосился на нее:

— Оторвать просто, сегодня отщипнул, завтра отхватил — и рожки да ножки от твоих денег. А я на дачу коплю.

Он действительно копил на дачу и скопил кое-что, купил половину домика, — правда, далековато от Москвы, под Перхушковом, но с яблочным садиком, а размер своего участка Григорий Ефимович определил при покупке у вдовы врача Ангелины Евгеньевны Залесской, тихой, робкой женщины, и совсем затихшей после смерти мужа, с которым прожила сорок три года.

— Лучше все с самого начала оговорить, — сказал Григорий Ефимович тогда, — чтобы никаких взаимных претензий не было.

И он с колышками в руке прошел по саду, воткнул колышки там, где отметил границы участка, а одна яблоня пришлась как раз на границе, и Григорий Ефимович чуть обошел ее, но чтобы она осталась на его стороне, а Ангелина Евгеньевна смотрела грустно, сказала:

— Пусть так... мне немного надо.

Но Григорий Ефимович ответил:

— Я по справедливости, — и следовало понять, что их с женой — двое, а Ангелина Евгеньевна одна, да и неизвестно, дает ли это старое дерево плоды?

На дачу Григорий Ефимович приезжал только под воскресенье, целый день копался в саду, под осень купил луковицы белой лилии и клубни махровых георгинов и, сидя как-то на скамейке в своей части сада, сказал жене загадочно:

— У Ангелины Евгеньевны дочь замужем за моря ком, живет в Севастополе, приглашает мать к себе жить, что же ей в одиночестве тут пребывать, и это, между прочим, правильно, мать беречь надо, мать — одна.

Но за этим стояло, что захочет, наверно, Ангелина Евгеньевна продать и свою половину дома, и тогда можно приобрести весь дом, сегодня ему шесть тысяч цена, а через два-три года все десять, Москва растет, приближается, да и автобусы, смотришь, начнут ходить.