Отражения звезд

И Григорий Ефимович, казалось, уже видел, как растет их дом в цене и как весной, и летом, и осенью цветут в саду разные цветы, а со временем можно будет и душевую построить.

— Правильно рассчитаешь в жизни, — правильно и проживешь, — сказал он раз, довольный своей хозяйственностью. — Нужно на все свой оборот иметь, ты к моему обороту приглядывайся.

А Калерия Антоновна смотрела искоса на его красноватое лицо, на толстые поперечные складки на шее, на всего него — довольного собой, довольного и тем, что жена у него тоже с разумом, да и не требовательная с женскими прихотями.

— У нас теперь и огород — ничего... на зиму огурцов засолишь, а помидоры, наверно, не вызреют, холодная осень, тогда зеленые тоже в засол.

Зимой Ангелина Евгеньевна оставалась одна, поехать к дочери в Севастополь не торопилась, открылась однажды:

— Здесь для меня все с моей жизнью связано... здесь Юрий Петрович на кладбище лежит.

— Так, Ангелина Евгеньевна, нельзя, живой человек жить должен, — сказал Григорий Ефимович тогда. — А извести себя мыслями недолго, только какая это жизнь будет?

И Ангелина Евгеньевна поверила в его сочувствие, грустно вздохнула:

— Моя жизнь уже позади.

А он сказал жене позднее:

— Прежде с такими мыслями только в монастырь иди, — и, наверно, пожалел, что больше нет монастырей.

А потом все образовалось так, как он помышлял, тонко помышлял, но Калерия Антоновна уже давно научилась узнавать его мысли.

Зимой Ангелина Евгеньевна простудилась — наверно, экономила с дровами, — почти три недели пролежала в больнице, где работал прежде ее муж, а к весне приехала из Севастополя дочь, врачи посоветовали увезти мать в Крым, и Ксения Юрьевна Мосолова, работавшая на биологической станции, позвонила Григорию Ефимовичу по телефону.

— Мама будет жить со мной теперь, — сказала она, — так что свою часть дачи она продает, но, прежде чем предложить кому-нибудь, все-таки нужно, чтобы вы знали об этом.

— Спасибо, что не обошли, — ответил Григорий Ефимович, — только это не телефонный разговор, разрешите повидаться с вами.

В воскресенье он поехал на дачу, стояла вялая оттепель, самая вредная после перенесенного воспаления легких, и он возможно сочувственнее поговорил с дочерью Ангелины Евгеньевны.

Она была высокая и красивая, и он старался не смотреть на нее, сидел как бы опечаленный событиями их с матерью жизни, сказал:

— Зачем же вам искать кого-нибудь на стороне... я ведь понимаю ваше положение и готов приобрести половину, вопрос только в том, по силенкам ли это мне?

— Заплатите столько же, сколько заплатили за свою половину, — сказала Ксения Юрьевна, правда несколько раздраженно, словно почувствовав, что он хочет использовать их тяжелые обстоятельства.

— Сразу такую сумму не смогу, — вздохнул Григорий Ефимович, — если предоставите рассрочку годика на два — тогда подумаем.

— Нет, — сказала Ксения Юрьевна сразу же, — мать больна, ей нужны деньги, а купить ее половину есть желающие.

— Какие вы скорые, — обиделся Григорий Ефимович, — зачем же так со мной? Я Ангелину Евгеньевну уважаю, у нас с ней ни разу не было, чтобы чего-нибудь не поделить.

И он сумел уговорить Ксению Юрьевну, что выплатит за год, только в два срока, а деньги у него были и Калерия Антоновна знала, что он давно скопил эту сумму.

— Зачем же в два раза, отдай сразу — и дело с концом, — сказала она, когда узнала, как он договорился с дочерью Ангелины Евгеньевны.

— Какие вы скорые, — сказал он и жене. — Неравно в космос собираетесь? Знаешь, сколько три тысячи за год процентов дают? Почти сто рубликов — вот сколько.

И он сам остался доволен своей осведомленностью.

Половину дома Ангелины Евгеньевны он купил, через год выплатил стоимость, а еще через год Ангелина Евгеньевна умерла в Крыму. Калерия Антоновна узнала об этом от знакомой медицинской сестры, служившей в той же больнице, где работал в свое время врач Залесский.

Но во второй половине дома они жить не стали, Григорий Ефимович сдал ее на лето главному инженеру одного из заводов в том же районе, где был директором магазина, сказал жене довольно:

— Шестьсот рубликов... за пять лет всю стоимость оправдаем, — и ждал, что она одобрит его расчетливость.

Но теперь все дальше и дальше уходила ее собственная жизнь, уходила вместе со всеми его расчетами, была она, жена, вроде мебели в доме, или финского холодильника, или цветного телевизора, но с телевизором оказалось связанным нечто и совсем страшное...

Как-то во время передачи одного из концертов диктор объявил: «Русская песня» в исполнении артистки Московской эстрады Наталии Нелединской», — а сестра Александра была замужем за учителем Николаем Васильевичем Нелединским, с которым в свое время случилось несчастье.

— Неужели это — Наташа? — спросила Калерия Антоновна саму себя, когда на экране появилась красивая, молодая женщина, такая красивая, с такими белыми зубами, с такой нежной полуулыбкой и с голосом, который сразу захватил своей глубиной...