Отрезанный

– Все это так, но я никак не пойму, что нам мешает вернуться на свежий воздух? – проговорил Ингольф, переминаясь с ноги на ногу так, будто ему приспичило в туалет.

– Не стоит спешить, – сказал Херцфельд и присел на корточки, чтобы взглянуть на разлагающуюся свиную тушу под другим углом зрения.

Ингольф закатил глаза и застонал:

– Надеюсь, что вы рассматриваете животное не для того, чтобы произвести вскрытие?

Херцфельд отмахнулся от него и вновь встал во весь рост.

– Нет, – ответил он. – Предполагаю, что при этом мы только бы зря потеряли время. Мартинек отличался педантичностью и всегда придерживался раз и навсегда установленных правил в работе. Отсюда я делаю вывод, что необходимые указания мы найдем только в человеческих трупах.

– Вы думаете, что где-то здесь лежит чей-нибудь труп?

Произнеся это, Ингольф побледнел еще больше.

– Не могу с точностью утверждать, куда именно ведут нас указатели, – ответил Херцфельд, подумав: «Надеюсь, не к Ханне!»

– Указатели?

– Вот именно.

С этими словами профессор посмотрел Ингольфу прямо в глаза, а затем снова повернулся к столу.

– Топор, деньги, спрей от астмы – все это как-то связано друг с другом, так же как и жара, протокол вскрытия и туша свиньи. Мартинек явно на что-то намекает.

– И на что же?

– Мы что-то упустили. Подумайте, фон Аппен, на что мы натолкнулись на приусадебном участке в первую очередь?

– На снег.

Херцфельд сурово сдвинул брови и отчеканил:

– Я имел в виду резиновые сапоги.

В ответ Ингольф с опаской посмотрел на профессора.

– По-вашему, что они тоже что-то значат? – уточнил практикант.

– «Все происходит по одной причине», – процитировал Херцфельд одно из изречений Мартинека, которыми тот любил разбрасываться при странных находках, стоя у секционного стола. – Сапоги, подходящие мне по размеру, – это не случайность.

– И для чего эти уродливые сапоги предназначены, скажите на милость? – поинтересовался Ингольф.

– Вот этот вопрос правильный, – ответил профессор.

Пауль повернулся в сторону эркера, где начинался стол, и сделал Ингольфу знак следовать за ним. Подойдя к выходившему в сад окну так близко, что его дыхание коснулось стекла, он поднял руку, как бы призывая практиканта сосредоточить свое внимание, и кивнул в направлении улицы.

– В резиновых сапогах ходят по лужам в дождь. Другими словами, они предназначены для воды, – констатировал он, указывая на небольшой дебаркадер на берегу озера, к которому полого спускался заснеженный приусадебный участок.

Затем их внимание привлек тусклый свет, просачивавшийся через дыры в картонке, которая прикрывала единственное окошко старого деревянного сарая.

Глава 30

При входе в сарай у Херцфельда сложилось впечатление, что он попал в комнату какого-то безумца, и он даже засомневался в том, что это именно Мартинек подобным образом обставил ее, чтобы подать очередной знак. А если такая обстановка была все же создана Свеном, то это могло означать только то, что за последнее время он окончательно потерял рассудок.

Ранее здесь наверняка хранились гребные лодки, запасные части, моющие средства или брезентовые полотнища. Теперь же о первоначальном назначении помещения напоминало лишь старое весло, стоявшее рядом с входной дверью. Сейчас оно походило на ритуальное место для поклонения божеству.

Первым предметом, бросавшимся в глаза, был сундук. Он располагался напротив входа перед подъемным металлическим занавесом, предположительно закрывавшим выход к озеру, через который лодки могли проходить туда и обратно. По сути, сундук представлял собой небольшой алтарь, в центре которого стояла украшенная рождественской гирляндой фотография дочери Мартинека Лили, запечатлевшая момент, когда девочка пыталась задуть одновременно четырнадцать свечей по случаю своего дня рождения. Этот алтарь освещала матовая лампочка, висевшая над ним и являвшаяся единственным источником света в сарае, если не считать огонька светодиода на небольшом масляном радиаторе. В отличие от мощных вентиляторов в доме этот отопительный прибор был выставлен на минимальную мощность и давал лишь немного тепла, которое ощущалось только при нахождении рядом с ним.

Херцфельд подошел к сундуку ближе и принялся рассматривать личные вещи девочки, которые Мартинек бережно разложил вокруг фотографии в память о Лили. Здесь лежали школьный билет, контейнер для хранения брекетов, открытка, ручки, конфеты, шарики и матерчатый ослик, опиравшийся на свечу. Причем свеча была сгоревшей только на треть.

В этот момент Пауль ясно представил себе, как Мартинек опускается на колени и зажигает эту свечку, чтобы в полном одиночестве оплакать смерть своей дочери. Скорее всего, именно в этом месте гнев на несправедливо вынесенный приговор убийце его девочки окончательно отравил душу Свена.

«Видимо, здесь Мартинек принял решение расплатиться со мной той же монетой и разработал соответствующий план. Он хотел, чтобы я испытал такую же боль от потери дочери, как и он», – подумал Херцфельд.

– Какой-то больной человек, – пробормотал Ингольф, стоявший позади профессора.