Хотя великий датчанин оказался в Лос-Аламосе ценным наставником (в свои 59 лет он был самым старшим из сотрудников лаборатории, которые в среднем были моложе его на три десятилетия), непосредственным результатом его приезда, особенно для Гровса, стало повышение градуса паранойи относительно нацистской атомной бомбы. Гровс не был по натуре истериком, но, как заметил один из его сотрудников, «немецкий проект бомбы чертовски беспокоил его во время войны». Рассказ Бора о разговоре с Гейзенбергом в 1941 г. только усилил тревогу генерала. К тому же в эмоциональном изложении Бора ядерные исследования Гейзенберга выглядели для Оппенгеймера и других руководителей Лос-Аламоса как пример «бури и натиска»; в качестве доказательства им был продемонстрирован сделанный немецким физиком эскиз, который вызвал настоящий фурор. Конечно, все пришли к выводу, что это больше похоже на ядерный реактор, чем на бомбу; но ведь эскиз был нарисован еще два года назад, и с тех пор Германия, несомненно, добилась большого прогресса. К тому же реакторы можно было использовать для производства плутония.
Или чего-нибудь похуже. Помимо плутония, при работе реактора образовывались всевозможные побочные продукты, которые идеально подходили для так называемых грязных бомб. Хотя для грязных бомб также требуется радиоактивный материал, они во многом отличаются от атомного оружия. Атомные бомбы убивают, мгновенно высвобождая мощный заряд энергии, – они превращают человека в пар. Грязные же бомбы распространяют смертоносные изотопы, которые проникают внутрь тела, – они отравляют человека. И если для атомных бомб требуются цепная реакция и ядерный взрыв, то для грязных – нет. Они просто разбрасывают радиоактивный материал, что легко сделать с помощью обычной взрывчатки; можно даже перевести такой материал в форму дыма или порошка и использовать самолеты для его распыления над позициями или городами противника.
По состоянию на 1943 г. не было убедительных свидетельств того, что Германия производила грязные бомбы, но сама идея захватила умы ученых Манхэттенского проекта, наполнив их мрачными предчувствиями. На случай радиоактивной атаки летом 1943 г. руководители проекта установили в Бостоне, Чикаго, Нью-Йорке, Сан-Франциско и Вашингтоне секретные системы ядерной защиты со счетчиками Гейгера, подключенными к сиренам противовоздушной обороны. Поговаривали и об упреждающих ударах. Энрико Ферми однажды отвел Роберта Оппенгеймера в сторону и предложил наладить производство смертоносного стронция-90 для отравления продуктов питания и воды в Германии. Оппенгеймер встретил это чудовищное предложение с энтузиазмом и отказался от него, лишь когда понял, что вряд ли получится убить достаточно народу и что проект, таким образом, нецелесообразен. В его представлении нужно было хотя бы полмиллиона убитых немцев, а иначе зачем это все?
Паранойя достигла пика (или, наоборот, дна) в конце 1943 г. Основываясь на прогнозах темпов немецких исследований, несколько ученых убедили себя, что к этому времени у нацистов, вероятно, было достаточно радиоактивного материала, чтобы изготовить некоторое количество грязных бомб. Затем нацистский министр пропаганды Йозеф Геббельс усилил напряженность, заявив, что Германия вскоре обрушит на союзников революционную «урановую торпеду». Единственный вопрос заключался в том, когда это произойдет, и по разным причинам американцы в своих прогнозах все больше склонялись к декабрю. Во-первых, во время праздников меры безопасности всегда ослабевали. Во-вторых, Гитлер явно любил театральные эффекты и грандиозные жесты – достаточно вспомнить Олимпийские игры в Берлине и его штурмовиков, шагающих по Парижу церемониальным маршем. Конечно, он спланирует атаку таким образом, чтобы максимально увеличить ее эмоциональное воздействие. А какой день кажется с этой точки зрения более убийственным, чем Рождество или Новый год? Поддавшись этим фантазиям, некоторые американские ученые-ядерщики в конце декабря на всякий случай отправили свои семьи в укрытия в сельской местности. И провели мрачную праздничную неделю в одиночестве возле телефонов, чувствуя, как в ожидании новостей об атомном апокалипсисе у них сводит животы.
Ничего подобного не произошло, но эта истерия еще раз подчеркнула тот факт, что руководители Манхэттенского проекта понятия не имели о реальных достижениях немецких ученых. В то время разведка США находилась в жалком состоянии. Там не существовало подразделений с научными экспертами, а это означало, что, скорее всего, из виду упускались важные обстоятельства. (Подавляющее большинство разведчиков, например, по-прежнему считали уран бесполезным металлом.) И в течение следующего года проблеме суждено было только усугубиться. К концу 1943 г. союзники закрепились в некоторых районах Италии и планировали высадку в оккупированной Франции. Завоевание каждого нового города давало шанс получить драгоценные сведения об атомных исследованиях – или, наоборот, упустить их.