Один из заместителей Гровса предложил план для решения этой проблемы. По его мнению, чтобы не полагаться на поступающие из-за границы слухи из третьих рук, Манхэттенский проект должен создать собственное разведывательное подразделение для прочесывания Европы. В него войдут как научные специалисты, так и военные, которые будут проникать в лаборатории, расшифровывать секретные документы и допрашивать захваченных ученых. Это было чем-то новым в истории войн: никто никогда не использовал ученых для шпионажа. Команда будет подчиняться непосредственно Гровсу и действовать в обстановке строгой секретности, не позволяя никому узнать, что они ищут. Чем ближе они смогут подобраться к линии фронта, тем лучше.
Программа стала известна как миссия «Алсос». Название было основано на многоязычной игре слов: α´λσος по-древнегречески означает «роща» (по-английски grove). Но когда сам объект каламбура, генерал Гровс (Groves), обнаружил этот факт, он пришел в ярость. Он счел это не милой шуткой, а угрозой безопасности, поскольку любой, кто знал о его роли в Манхэттенском проекте, мог сообразить, чем эта научная группа занимается в Европе. (Есть свидетельства, что несколько британских агентов действительно раскрыли цель «Алсоса», основываясь исключительно на названии группы.) Никто в офисе Гровса так и не признался в этом этимологическом преступлении, и к тому времени, когда Гровс о нем узнал, название уже циркулировало в Пентагоне. Менять его означало только привлечь больше внимания, поэтому он с неохотой оставил все как есть.
Гровс расширил сферу деятельности «Алсоса» за пределы ядерной физики, полагая, что агенты, обшаривая немецкие лаборатории, могут также получать сведения о радарах, ракетах, реактивных двигателях и биологическом оружии. Впрочем, другие темы по большей части служили маскировкой, еще одним способом скрыть настоящую цель миссии – выяснить секреты нацистского атомного проекта. Члены отряда «Алсос» также имели право захватывать такие материалы, как уран и тяжелая вода, и даже самих ученых. По мере реализации миссии поиск людей становился ее главным приоритетом. Весь уран на Земле был бы бесполезен без Гана или Гейзенберга, которые могли сделать из него оружие.
Враждебно настроенные к Гровсу британцы возненавидели и «Алсос». Имеющийся разведывательный аппарат работает нормально, настаивали они; нет необходимости отправлять на фронт группу капризных ученых, особенно в условиях высокого риска быть схваченными и допрошенными, без сомнения, «на русский манер». Гровса совершенно не волновало, что думают британцы, но он разделял их озабоченность по поводу последнего пункта. Поэтому ни один из ученых, работавших на Манхэттенский проект, не подходил для участия в «Алсосе»: они знали слишком много секретов.
Однако исключение всех участников Манхэттенского проекта оставляло очень мало кандидатов на роль директора «Алсоса» по научной работе. В идеале Гровсу нужен был физик-ядерщик с некоторым опытом изучения нейтронов и работы на циклотронах. Причем не «яйцеголовый» теоретик – работа требовала навыков сыщика. Принимая во внимание опасность, он должен быть вполне готов к боевым действиям, а знание Европы и языков было бы большим плюсом. Но где найти такого человека?
К счастью, выбор военного руководителя миссии прошел более гладко. У Гровса уже имелся идеальный человек – бывший учитель естествознания с опытом борьбы с диверсантами, одержимый, как и он сам, вопросами безопасности, которого к тому же надо было убрать с нынешнего поста, прежде чем он доведет до белого каления всех армейских генералов. Этим человеком был Борис Теодор Паш.
Часть V
1944
Глава 35
«Трудолюбивая Лизхен»
Даже после налета на Пенемюнде немецкие «Фау»-снаряды приводили британцев в трепет: они оставались, по выражению одного чиновника, «арбалетом, направленным в самое сердце Англии». К февралю 1944 г. ситуация выглядела настолько угрожающей, что Уинстон Черчилль был вынужден известить об огромных бетонных бункерах на севере Франции палату общин. К тому моменту Рейх задействовал там 40 000 рабочих, и объекты росли с невероятной быстротой: на некоторые пошло больше бетона, чем на плотину Гувера[21]
. Вбухать столько средств и материалов в непроверенное оружие было большим риском, особенно с учетом того, насколько ослабла к тому времени немецкая экономика. «Однако фюрер неизменно воодушевлялся, когда речь заходила о каком-нибудь безумном и грандиозном проекте, – отмечал один историк. – Использование сотен тысяч тонн железобетона приводило его в восторг». С этой точки зрения никакой иной план не доставил бы ему больше радости, чем зловещие бункеры.