Отряд: Разбойный приказ. Грамота самозванца. Московский упырь

— Эвон, кажись, заходят, — поглядев в сторону Нотр-Дама, негромко заметил Митрий. — Не пора нам начинать?

— Пожалуй, рановато.

Иван задумчиво поправил на плечах плащ — тот самый, голубой, с затейливым золотым шитьем, который так и не успел еще вернуть Рене — пытался, но ларошельца в последнее время трудно было застать дома. И где его носило? Наверное, там же, где и Жан-Поля.

Стоявший чуть в стороне Прохор небрежно оттеснил плечом парочку прохожих, едва не наступивших ему на ногу, — у дома постепенно собиралась толпа из тех, кто не смог попасть в Нотр-Дам на мессу. Рылом не вышел или еще по каким причинам… Судя по одежке собравшихся — скорее первое. Не полные клошары, конечно, но и не очень-то приличные люди, так, серединка на половинку. Уж, конечно, было с кем подраться! Прохор скосил глаза на друзей. Те выглядели как истинно благородные шевальёе, особенно Иван в щегольском плаще, со сверкающей на груди перевязью, в широкополой шляпе с плюмажем. Впрочем, и Митрий старался не отставать от него — такого шикарного плаща у отрока, конечно, не было, как и перевязи, и шляпы, зато имелся ярко-голубой берет, украшенный длинным павлиньим пером, и короткий камзольчик дивного ядовито-желтого цвета, от которого у неподготовленного человека запросто могло свести скулы. Где он раздобыл этот камзол — Митька не рассказывал. Но смотрелся неплохо, этаким провинциальным дворянчиком с юга — гасконцем или беарнцем.

А публика вокруг одевалась куда как проще. И уже не раз и не два толпившиеся у дома люди — не клошары, но что-то вроде — кидали на всю компанию весьма недоброжелательные взгляды.

А и хорошо! А того и надо!

Прохор снова потер руки и нетерпеливо взглянул на Ивана — пора?

Иван хотел было кивнуть, что — пожалуй, но не успел: какие-то оборванцы вдруг ни с того ни с сего привязались к Митьке — один схватил его за руки, другой сбил наземь берет.

Не говоря ни слова, Прохор вмиг оказался рядом с парнем и, схватив обоих забияк за шиворот, ударил лбами. Те в изумлении завалились на мостовую. Кто-то из толпы попытался протестовать… только попытался… Вернее — попытались немного, так, человек пять, шесть…

Эх, как разошелся Прохор! Любо-дорого смотреть! Первого, кто выскочил, встретил смачным ударом слева, следующего угостил правой — да так, что бедняга, пролетев саженей пять, прямо-таки впечатался в стену.

Тут уж налетели остальные — пошла потеха! Прохор постепенно входил в раж, но бился с умом, постоянно контролируя, что делается сзади. А там кто-то пытался наскочить с кинжалом — Иван быстро просек это и выхватил шпагу. Звякнув, выбитый из руки клошара кинжал полетел на мостовую. Толпа быстро сгущалась, привлеченная азартом хорошей драки, и вот уже стало не пошевелить рукой, хотя Прохор все еще пытался действовать…

— Иванко, берегись! — вдруг завопил Митрий и, осклабясь, вцепился зубами в руку человека в сером плаще. Тот ударил отрока кулаком в лицо. Иван рассвирепел, пытаясь в свою очередь достать «серого», что, однако, было весьма затруднительно сделать. Толпа шумела, кричала, дралась… Отпустив Митьку, «серый» вдруг неожиданно возник рядом с Иваном. Ловкий малый. И ему определенно что-то надо. Ага, вон что-то блеснуло в руке. Кинжал? Кистень?

Собрав силы, Иван рванулся в сторону, ощутив, как острое лезвие вспороло одежду. Ах ты, гад! Юноша попытался перехватить шпагу, словно копье — иначе ею невозможно было сейчас действовать…Но «серый» ужом ввинтился в толпу… оп… и возник уже в другом месте. Что-то поднял… Арбалет! Небольшой, со стальным луком, такой удобно прятать под одеждой. Иван резко пригнулся. И вовремя! Над головой его со свистом пролетела стрела, насквозь пронзив какого-то уличного мальчишку — торговца водой или разносчика. Парень закричал, задергался, на губах его появилась кровавая пена…

И тут вдруг громыхнул выстрел!

Потом — еще один!

Толпа затихла на миг, чтоб разразиться громом.

— Король! — закричали рядом. — Кто-то стрелял в короля!

— Во-он с этого дома палили. Я сам слышал!

— Нет, вон с того!

— Смотрите-ка — стражники!

— Сматывайся, ребята! Эти уж, кто прав, кто виноват, разбирать не будут, похватают всех.

Толпа враз пришла в движение, повинуясь каким-то своим особым законам. Иван ощутил вдруг, что он сам никоим образом не может противостоять взорвавшемуся инстинкту толпы, словно бы она была сейчас огромным живым существом, а он, Иван, как и Прохор, и Митька, как и все здесь, являлся лишь частью этого существа — мускулами, ушами, ногами и, может быть, кровью. Толпа несла своих членов, как освободившаяся от зимнего панциря река несет льдины. И неизвестно — куда.