Отрочество 2

Короткий посвист для привлечения внимания, и Дирк, наш новоявленный старший брат, молодая копия папаши, только что не обросший бородой, подняв руку над головой, выразительно крутанул влево. В некоторых сомнениях – правильно ли поняли жест, поскакали туда, объезжая стадо, и оттеснили дурных бычков от зарослей, в которых могли таиться хищники.

Короткий кивок, как так и надо, и снова жест, снова скачка в указанном направлении. В этот раз ни о чём, просто муштра – правильно ли мы понимаем условные знаки, привычные всем бурам?

Дрессируют нас жостко, без всякого снисхождения на временность акции, но обиды на то никакой, а напротив – полное пониманье и единенье! Потому как народ здесь глазастый, и малейшее несоответствие заявленным ролям, и…

Перед глазами снова картинка с трупом на виселице, но я только крутанул шеей, отгоняя дурноту. Шанс на подобный исход при нашей поимке очень велик, потому как – шпионы!

Не в форме потому что, под личиной и такое всё… Не факт, что спасёт наш рапорт о зачислении в ряды, и пусть негромкая, но всё-таки… не слава, но известность. Попадётся озлобленный служака, и всё, станцуем с конопляной тётушкой!

Дурнинные мысли отогнал подъехавший Корнелиус, жизнерадостный, как школьник на выпускном. Всё-то ему приключение, всё-то р-романтика!

- Настоящими бурами становитесь, - похвалил он снисходительно, явственно пересиливая себя.

- Настоящими нам никогда не стать, - легкомысленно отмахнулся Санька.

- Настоящими нам никогда не стать, - повторил Корнелиус, чётко проговаривая слова как должно. Санька повторил, а вслед за ним, под требовательным взглядом бура, и я. Потом, снова и снова – типичные разговоры африканеров. Прогоняются темы, возможные каверзные вопросы, поправляется произношение.

Учёба наша не прерывается – мы говорим, говорим… и всё время в деле, часто… и пожалуй даже, чаще всего ненужном. Проверить коров, осмотреть копыта лошадям, наломать и нарубить сухостоя для костра. Раз за разом.

Корнелиуса сменяет неулыбчивый Дирк, немигающее глядящий на нас, и если что не по нём, звучит:

- Не так… и старший брат, текучим движением слезая с коня, показывает, как надо, - повторить!

«- Да так вот удобней! – заспорил брат о лечении скота в первый день нашего трека, - Мы сами пастушили, пусть и не конно!

- Не надо удобней, - каменная физиономия Дирка не меняет выражения, - надо как буры.»

К полудню, завернув небольшое стадо к холму, развернувшемуся в сторону заката впуклым боком, встали на молитву. Айзек Ройаккер, очень серьёзный и торжественный, читал нам Библию раскатистым голосом, слышимым каждой твари окрест.

Здесь, среди холмов с опирающимся на них синим куполом неба, расписанного фресками облаков, слова эти звучали, как и должно – от самого сердца искренне верующего человека.

- Господи! Ты нам прибежище из рода в род.

Прежде нежели народились горы и Ты образовал землю и вселенную, и от века и до века Ты – Бог.

Ты возвращаешь человека в тление и говоришь «Возвратитесь, сыны человеческие!»

Ибо пред очами Твоими тысяча лет, как день вчерашний, когда он прошёл, и как стража в ночи…

После молитвы папаша читал проповедь, поглядывая непроизвольно на Корнелиуса. Вот же… буры!

С одной стороны, как истовые кальвинисты, они считают, что Библию может понять любой здравомыслящий честный человек, отказывая священникам в неких мистических правах на это. С другой… есть у них отголоски Ветхозаветного, чуть ли даже не иудейского – когда есть те, кто равнее других, по крайней мере в вопросах веры.

Толковать и проповедовать имеет право любой взрослый бур, но проповедники потомственные, носители совершенно конкретных генов, ценятся несколько больше, что с кальвинизмом вроде как вразрез… но им нормально.

Корнелиус именно из такой ветви, потомственный. Пра-пра… внук уважаемого голландскими переселенцами пастора, и это уважение, с передаваемой через кровь Благодатью, неким странным образом лежит на всех потомках этого человека – сугубо по мужской линии.

На обед скудная трапеза, из сухарей и вяленого мяса, и снова в путь до самого вечера. Неторопливо, подстраиваясь под медленный шаг быков… медленно, как же медленно! Но…

- Патруль! Британцы!

***

- Ходють, и ходють, - ворчала Марья, согнувшись и споро убирая грязь за натоптавшим полицейским, не доверяя столь важное дело мужниным ученикам, - спасу никакого нет! И когда угомонятся тока?

Вопрос риторический, не требующий ответа, тем паче что Марья в сердцах взяла, да и выкинула опоганенную тряпку в печь, приоткрыв на миг заслонку. Влажная тряпка пыхнула едко, задымив и затрещав, но заслонка уже на месте, а женщина, своенравно поведя плечом, сердито загремела посудой, поджимая красивые полные губы.

Федул Иваныч не стал выговаривать супружнице за тряпку, потому как понимает, что надо иногда и так вот – в сердцах! А потому что, ну в самом деле… ходют и ходют! Озлишься тут, чай не святые.