Отрочество 2

Как Мишка уехал, так будто дежурство у полиции образовалось. То в участок дёргали – знает ли он… Не знал, да и если б знал, всё равно б не сказал. Предками проверено – с властью этой никонианской соприкасаться надобно как можно реже!

Сперва – почему уехал подмастерье, да не бил ли он его, да… Соседей вон опрашивали об етом, а те хоть и сказали в его пользу, да всё равно – осадочек, ён остался! Ближние, те знают, а дальние? За кажного думку не передумаешь, один Бог весть, что там в головах у людей. А ходить нехорошо стало – так и кажется, что косятся. И ведь понимает всё, а поди ты… Тьфу, чортово семя!

Потом за политику заходить стали - спрашивать, распугивая клиентов. Какой такой заказ, когда вваливается такое-разэтакое, в мундире да при исполнении!? Ни разговора нормального, ни тем паче примерки. Раз, да другой… и вот старые клиенты уходят к другим – одному времени жалко, а другой к полиции с опаской. Ну или к мастеру, к которому полиция, как к себе домой.

То с разговором придут, то в участок вызовут… ну никакой работы! Уж он и жалобу подавал, и через общину пытался усовестить. Так всё складывается… каком кверху.

- Я так думаю, - перебил невесёлые мысли Антип, отныне и навсегда Меркурьевич, - что это всё надолго. Власти, они этого не признают канешно, но Михаил им – как кость в горле! За вашу и нашу… тьфу ты! Будут теперь искать то, чего и вовсе нет!

- А с другой стороны, - Антип Меркурьевич оглянулся на супружницу хозяина, и понизил голос, - калуны, будь они неладны.

- А эти с каково боку? – удивился Жжёный, - Владимир Алексеич тогда знатную бучу поднял, всю Москву лихорадило! Та-акая статья… факты, циферки, фотографии. Ух, как перетряхнули!

- С таково… ну то исть я думаю, - поправился Антип Меркурьевич, - их-то перетряхнули да наизнанку вытряхнули, но осадочек-то остался! У общественности. А они же, калуны ети, с полицией прям-таки близнецы сиамские! Без покровительства-то ихнего дрянь такая никак не выйдет! Так вот!

- А сейчас, - молодой мастер развёл ладони перед грудью, - шалишь! Потому как общественность. И если сами калуны может и не особо способны напакостить - лично, то полиция, они-то привыкли – брать! Каждый городовой хоть рюмку, а имел с них, а сейчас – зась!

- То-то я думаю, - меланхолично проговорил Федул Иваныч, подпирая щёку ладонью и глядя на вьюгу за заснеженным окном, - разносортица такая среди их брата! То серьёзный человек зайдёт, в чинах, а то сявка служивая. Обиделися, значица…

Встав, он подошёл к «африканской» стене в мастерской, декорированной дикарскими разностями, начиная от шкуры леопарда и копий со щитами, заканчивая такой экзотической гадотой, как череп бабуина. Если б не полиция, то ух какая замануха для клиентов! Чистая ярмарка, да ещё и поговорить можно!

- Обиделись, - повторил он задумчиво, трогая пальцем острый желтоватый клык вываренного до белизны черепа, - а ведь Мишка писал, что на всю Преторию нормальных портных – на раз-два, притом два - ето он... А?!

- Вот и я о том же, Федул Иваныч, - закивал молодой мастер, и мужчины, не сговариваясь, перевели взгляды на хозяйку.

- Баба, да от налаженного хозяйства… - Федул Иваныч дёрнул плечом, подрастеряв запал и сдуваясь на глазах, - н-да…

- А с другой стороны… - он расправил плечи, каменея лицом, - всё равно ведь работать не дадут!

Глава 29

Двадцать девятая глава

Африканская ночь мягким покрывалом опустилась на землю, и на небосводе тёмного бархата мягко замерцали звёзды. Дневная жара ушла прочь, и земля постепенно остывает, даря долгожданную прохладу. На охоту и водопой вышли обитатели сумерек, наполнив вельд разнообразными звуками.

Раскатистый львиный рык вдали, хохот гиен, перекличка ночных птиц, стрёкот насекомых. Африка полна жизни, подчас опасной, но всегда восхитительной!

Мужчины сидят у рдеющих углей костра, изредка вспыхивающего язычками пламени, перепрыгиваемого на подкидываемые ветки. Папаша, братья, и пятеро буров из патруля – все, кроме братьев - взрослые, степенные, сильно немолодые мужики.

Неспешные разговоры с кружкой кофе в руке и трубкой или сигарой в другой. Идиллия вельда, и если бы не война…

… эти мужчины никогда не причинили бы нам вреда. Буры гостеприимны, и белые путешественники всегда могут найти у них приют и защиту.

Англо-бурская война расколола некогда единую общность, эти храбрые и воинственные люди встали на защиту того, что было им дорого. Одни – за права и свободы… как они их понимают. Права и свободы буров, и только буров!

С трудом принимая в свою общину иностранцев, желающих натурализоваться, и отдавая явное предпочтение кальвинистам голландского и немецкого происхождения, они готовы со снисходительным благодушием приютить христианина любой конфессии… белого христианина. Чёрные – скот, имущество, не должное иметь даже и отголосок собственного мнения! К его же, скота, благу.

Впрочем, каким-то садизмом в быту африканеры не отличаются, и если имущество ведёт себя должным образом, то его, это имущество, будут беречь, лечить по мере надобности, и даже грустить о смерти старой кормилицы или слуги.