Отшельник

– Дениска, жми!

Два килограмма тротила – это солидно. Когда следом прилетает пуля из карабина – это надёжно. А если хану Мухаммеду, оглушённому взрывом и забрызганному мозгами услужливо выбежавшего вперёд мурзы Белебея, втыкает нож в спину собственный телохранитель – это знак свыше.

– Руби их! – орёт какой-то дородный бородач в броне и шлеме, указывая кривой саблей на княжеские палаты. – Руби нехристей!

Наверное, в городе давно что-то готовилось, и звон колоколов, постепенно переходящий в тревожный набат, стал знаком, по которому на улицы выплеснулись толпы вооружённых людей. Человеческая волна быстро затопила площадь перед палатами, захлестнула орущего бородача в шлеме, растерявшихся от обилия целей лучников ханской охраны, и через недолгое время из узких окон взметнулось к небу жадное пламя разгорающегося пожара.

Куда стрелять? Где тут свои, а где враги?

В люке показалась каска-сфера с опущенным стеклом:

– Уходим, боярин? Тут всем не до нас.

Андрей Михайлович кивнул, подхватил карабин, но на половине пути к люку внезапно остановился, поражённый непониманием того, что нужно делать дальше. Как-то не задумывался. По дороге сюда казалось, что уничтожение хана автоматически решает все проблемы, и дальше всё само встаёт на свои места. Но вот хан убит… Самарин не давал стопроцентную гарантию, но за девяносто пять процентов успеха ручался. Дальше что?

– Уходим, боярин, – махнул рукой Дионисий.

– Да пошло оно всё к чёрту!

– Это про что?

Андрей Михайлович не ответил, молча пересчитывая скрипящие под ногами ступеньки. На двенадцатой сверху – прикрытая съёмной доской потайная ниша, уводящая в стену церкви и дальше в подземный ход. Как и любой город, Нижний Новгород славился подземельями, о большинстве которых давным давно забыли строители, но хорошо помнили те, кому это нужно. Отец Евлогий как раз их таких.

– Подожди, – Самарин опять остановился, и прислушался к шуму снизу, у запертой изнутри крепкой двери. – Кого-то бьют.

– Все бьют всех, – пожал плечами Дионисий, и добавил. – А как друг друга перережут, так и успокоятся.

Наверное, вернувшаяся на восьмом десятке лет молодость разбудила бесшабашное любопытство, или просто гуляющий в крови адреналин не давал спокойно уйти, но Самарин сбежал к двери, лязгнул засовом, и тут же получил две стрелы, влетевшие в открывшийся проём. Попав в бронежилет, стрелы бессильно упали на пол, а на них прямо под ноги спиной вперёд ввалился тот самый бородач, что призывал рубить нехристей. В его животе, пробив кольчугу, торчало толстое древко с деревянными пластинками оперения.

– Что за…

Справа из-за спины длинной очередью ударил автомат, отгоняя преследователей, и в две руки бородача затянули внутрь. В запертую дверь тут же глухо стукнули запоздавшие стрелы.

Дионисий злорадно ухмыльнулся:

– Ну что, князь Фёдор Юрьевич, помогли тебе твои татарове?

Раненый огрызнулся через силу хриплым голосом:

– Твоё ли дело, пёс худородный?

– Потом поговорите! – рявкнул Самарин. – Хватай его за ноги и потащили.

Подземный ход сделан с тщанием, но круто уходящие вниз кирпичные ступени явно не задумывались для переноски по ним смертельно раненых князей.

– Подожди, боярин, – попросил Самарина Дионисий, и поправил налобный светодиодный фонарик. – Сдохнет собака, а мы и расспросить не успеем.

– Кого собакой назвал, холоп? – плюнул сгустком крови бородач. – Не попался ты мне раньше… а жаль…

– Тоже жалею, что ты не на колу сдохнешь, Фёдор Юрьевич. Великий Князь бы тебя…

– А нету более твоего князя, холоп ты безродный! На Москве Шемяка крепко сидит, а Василия Васильевича поди вороны доедают.

– Врёшь! Шуйские завсегда бляжьим словом известны.

– Эка ты взбеленился, боярич Кутузов… Да толку от твоей злости…

– Говори, сучий потрох! – Дионисий пнул Шуйского в затянутый кольчугой бок. – Всё как есть говори!

Фёдор Юрьевич скрипнул зубами, пережидая вспышку боли, и оскалился в усмешке:

– И скажу. Перед смертью не блядословят. Удавил князь Димитрий твоего Василия вместе с его семейством. Как погоня побитая вернулась, так и послал грамотки с наказом в Углич да Чухлому верным людишкам.

– Врёшь! – опять крикнул Дионисий.

– Зато латиняне твои всегда правду говорят, да?

– Какие латиняне?

– Кто же ещё мог на Клязьме с огненным боем быть? И провались ты в ад, холоп!

Князь Шуйский вздрогнул и затих, но злорадная усмешка с его лица не пропала и после смерти.

– Выпей, легче станет, – Андрей Михайлович протянул плоскую карманную фляжку.

– Не нужно, – отказался Дионисий.

– Пей, кому говорят!

– Соврал же Шуйский… Ведь правда же, боярин?

– Я не за упокой князя предлагаю, – помотал головой Самарин и указал на бушующий за стенами пожар. – Город давай помянем.