Отстойник

«Навроде пиявок твари – кровь сосут,» – отодрав головастика от своей лодыжки и раздавив того пальцами без малейшей брезгливости, прокомментировал Никодим. Сочно чмокнув, головастик брызнул ошметками во все стороны. – «И не больно вовсе. Даже не чувствуешь его, подлеца.»

«Видимо, выделяют при укусе анальгетик. Лишь бы только отравы какой не впрыскивали заодно. Все внимательно осмотрите себя и друг друга.»

Вся компания принялась лихорадочно задирать штанины и ощупывать свои ноги. Но кроме Лючии и купца в широких восточных шароварах никто не пострадал. Видимо, головастики не могли забраться в узкие штанины или прокусить плотную ткань. Но, на всякий случай, решено было отныне заправлять брючины в носки. Но что было делать с Лючией в юбке? Её ноги ниже колен были покрыты маленькими, круглыми, красными ранками, словно о них тушили зажженные сигареты. Бурный, словно проснувшийся гейзер, всплеск эмоций первых минут сменился горестными причитаниями итальянки над утраченной красотой.

В свое время восемнадцатилетняя Лючия дрожала от страха и восхищения собственной дерзостью, надевая юбку, чуть приоткрывающую её изящные щиколотки. Но дальше дело не пошло. Правила приличия, прочно вбитые в её красивую головку в детстве, остались с Лючией навсегда. Голые колени, полуобнаженная грудь или, Боже упаси, брюки – были совершенно немыслимы для приличной замужней женщины. То, что происходило сейчас, иначе, как кощунством и назвать было нельзя. Закусив губу, полными слез глазами Лючия наблюдала, как Андрей решительно кромсает её синюю юбку, оставляя от нее лишь куцый обрывок длиной выше колен. Полученный внушительный кусок ткани (а в начале двадцатого века ткани на женские юбки не жалели), Андрей разрезал пополам, предварительно отделив две длинные полоски. Плотно обмотав стройные ножки Лючии так, чтобы не осталось ни малейшего обнаженного кусочка кожи, он закрепил свое творение полосками ткани. Теперь можно было двигаться дальше.

Выползая каждые 200-300 метров на выступающие, будто гнойные прыщи, из воды бугры, путники медленно продвигались вперед. Казалось, болото будто загустевает с каждым шагом, словно остывающий кисель. Густое, бурое месиво из гниющей растительности и веток перемежалось корягами и стволами невесть когда погибших деревьев. Их приходилось перелезать, рискуя напороться на торчащий сук, или обходить, петляя, как зайцы, путающие следы. Порой в глубине болота что-то всхлипывало, булькало и с протяжным стоном вырывалось наружу. Круги на воде быстро затухали, и вновь воцарялась тоскливая безмятежность.

Когда обессиленные путники выбрались на очередной бугор, уже смеркалось. Идти дальше не имело смысла. Нужно было устраиваться на ночь. Никодим, не обращая ни на кого внимания, завернулся в халат и шумно захрапел. На горизонте медленно расползалось кровавое пятно, зловеще окрашивая низкие облака. Луна вынырнула из-за них – огромная, яркая, пугающе-алая и повисла в небе. Читать при таком освещении было бы затруднительно, все-таки не белые ночи, но и о непроглядной темени речи не шло.

«Она же не должна быть такой? Или это какое-то суперлуние?» – встревоженно спросила Катя, разглядывая шар в небе.

«Не должна. Может быть, здесь с Луной что-нибудь случилось?»

«Например? Она перемазалась красной акварелью и слегка падает на Землю?»

«Если и правда падает, то нам всем конец. Зря мы сюда припёрлись,» – вполне оптимистично заметил Андрей.

«Возможно это просто из-за загрязнения воздуха такой цвет. Ну пыль или пепел вулканический.»

«А какой тут вообще год? Ведь для всех нас это будущее, так?» – спросил Иван Петрович.

«Однозначно. Если, конечно, этот «Дом» не комсомольская стройка, вроде БАМа или Днепрогэса.»

«А болото, ровно как в прошлом. Только безжизненное какое-то – ни пичужка не крикнет, ни лягушка. Тишина жутью аж до костей пробирает. Кое-что все же не меняется,» – заметил Никимчук.

«Меняется, Иван Петрович. Похоже раньше здесь был лес и, пожалуй, даже тайга. Сосен корявых на пригорках много,» – пояснил свою мысль Эдуард.

«Может и так, может и так,» – покладисто согласился Никимчук.

«Надеюсь, нам просто не повезло, поэтому мы и угодили в болото. А в других местах цветут яблони и порхают бабочки.»

«Хорошо бы, но едва ли, Катюша,» – скептически отозвался Эдуард. – «Скажи, если бы вокруг цвели яблони, стала бы ты прятаться в этакой махине? Сдаётся мне, они не от хорошей жизни соорудили свой «Дом».

«Никак не пойму, что это там вдали? Вроде даже шевелится. Посмотрите,» – неожиданно сменил тему Андрей.

Но как не вглядывались путники, толком ничего рассмотреть не смогли. Слишком далеко.

«Маал, проснись! Здесь водится что-нибудь большое и страшное?» – безуспешно затормошили они отключившегося юношу. Невооруженным глазом было видно, что бедолаге становится все хуже: его смуглая кожа расцвела алыми пятнами, казалось, будто кожу разъедала кислота, оставляя кровоточащие раны, глаза закатились, кожа была липкой и холодной. Вскоре он и вовсе потерял сознание. Только по хриплому и прерывистому дыханию было понятно, что Маал жив.

«Что с ним?»