Отстойник

Лючия укоризненно покачала головой. Разговор этот возникал и затухал по нескольку раз в день, словно догорающий костер, в который периодически подбрасывали дров. Поселенцам не хватало лишь хорошего пинка, чтобы решиться окончательно. Им послужило появление незваного, но вполне ожидаемого гостя – Никодима Савватеевича. Хитрый лис явился не один, а в сопровождении нового протеже – Вовчика. Несмотря на напускную браваду, новую одежду и лихо зачесанные на макушку остатки шевелюры чувствовал себя Иудушка, в отличии от своего патрона, явно не в своей тарелке, елозя глазами, словно скользкий гриб по тарелке.

Никодим Савватеевич уже устал от нерешительности своих будущих компаньонов. Дело то верное, а они всё тянут кота за хвост. Уж могли бы и развернуться. Девку поселить у него под присмотром, конечно, и делить барыши.

Но начал шутя, как с закадычными друзьями: «Чур, за спрос не бьют в нос! Как здоровьице, Катерина, уж простите покорнейше, не знаю, как Вас по батюшке? А как мое давешнее предложеньице? Обсудим?»

Видя насупленные лица, мало склонные к торгу, Никодим перешел сразу к сладенькому: «А наварчик то можно по-всякому поделить. Внакладе не останетесь. Гарантирую.»

«И вот с этим типом что делать?» – словно продолжая все тот же многодневный разговор, задумчиво сказал Эдуард. – «Сколько раз мы уже говорили: не интересует нас его предложение. А ему хоть кол на голове теши. Может так понятней будет?»

С этими словами он подошел вплотную и, коротко размахнувшись, сунул купчине кулак прямо в нос. Столь неожиданное и болезненное окончание толком и не начавшихся переговоров изумило Никодима Савватеевича до крайности. Слезы невольно брызнули у него из глаз, из разбитого носа, просочившись сквозь пальцы, бодро закапала кровь. Отступив назад, он наткнулся на топтавшегося за спиной Вовчика. Тот попытался поддержать патрона, но разница в весовых категориях была столь велика, что придавленный к земле громоздкой купеческой тушей, горячо пожалел о своем опрометчивом решении.

«Шел бы ты, Никодим, лесом. Не будет у нас с тобой сделок.»

«А это мы еще посмотрим. Как одежа новая понадобится, посуда, али еще что, так приползете как миленькие. Кроме, как ко мне, деваться здесь некуда. Тогда и поговорим,» – зло сплюнул кровь купец, разом растеряв свою приветливость. – «Со мной ссориться себе дороже, как в колодец плевать.»

Пока паук уползал восвояси, в лагере царило молчание.

«Он прав, к сожалению. Не стоило ударять его. Это неблагоразумно,» – Отто выглядел не на шутку озабоченным.

«Не нужно нам больше его барахло. Уйдем отсюда,» – запальчиво пообещал Андрей.

«Это все фантазии, молодой человек. Никуда мы не денемся. Да и куда уходить? Если бы домой – это одно дело, хоть там и война. А неизвестно куда – совсем другое. Надо быть практичнее, ценить то, что имеешь,» – мягко заметил Отто.

***

Ощущение катастрофы витало в воздухе, как запах жженого чеснока на маленькой кухне. Началось с того, что Отто решил остаться. Непреклонно отметая все аргументы «за», он твердо держался принципа «лучше синица в руке, чем журавль в небе». Для Никимчука это был удар под дых. Поначалу он кипятился, словно попыхивающий самовар, и горячась, пытался образумить друга. Потом, утратив надежду, как-то разом осунулся, потерял свою молодцеватую стать и озорной блеск в глазах. Старики, проведшие столько лет вместе и почти сроднившиеся за это время, трогательно прощались, тряся седыми головами и старательно пряча слезы. И ни один из них не мог отступиться от того, что считал верным.

Прощание это оставило столь тягостное впечатление, что в путь тронулись с тяжелым сердцем и ощущением, будто совершают какую-то непоправимую глупость. Порой на протяжении многодневного перехода казалось, что лишь упрямство заставляет всех переставлять ноги. Круговерть над холмом заметили издалека. Движение обычно неподвижного, словно стоячее болото, воздуха ощущалось даже здесь – в нескольких километрах от цели. Большую часть времени застывшие, словно были нарисованы на холсте умелым художником, облака нехотя дернулись, как трогающийся железнодорожный состав, и сначала медленно, а потом все ускоряясь, поплыли к воронке торнадо. Длинные, узкие листья сизой травы шуршали на ветру, как мнущаяся бумага. Молнии выстреливали в разные стороны, разрывая небо на части. Зрелище было устрашающим. Катя дрогнула. Решимость её вильнула хвостом и замерла, словно голодная лисица перед ежом: и хочется, и колется.

Одно было очевидно – они опоздали, придется ждать следующей аномалии. Эту новость все восприняли с плохо скрываемым облегчением. План был прост: при первых признаках формирования следующей воронки нужно было оказаться на вершине холма в центре бури. Эдуард полагал, что, как и у всякого порядочного торнадо, у аномалии есть зона затишья в центре – «глаз» бури. А что будет дальше – одному Богу известно.

***