Ответ на письмо Хельги

Помню, сердце говорило мне, что я люблю тебя; я смотрел на тебя и видел твою серьёзность и решимость, когда ты вытирала слёзы, разговаривая со мной, а я стоял, как обветренное бревно сплавного леса. Я просто любил тебя всё больше. Разве не это происходит с мужчиной в присутствии той, которую он желает больше всего, милая Хельга? Разве мужчина не превращается в бледный чурбан и не отступает от настоящей любви?

Ещё не отдавая себе отчёта в этом, я стал наблюдать, как растёт твой живот. Издалека. Подтвердилась старая пословица: огонь любви, зажжённый большим пламенем, не погаснет за один вечер.

9

В тот вечер я стал тем, кто не поехал, тем, кто предпочёл любви бедную жизнь на ферме. Признаюсь, иногда было сложно. Однажды, например, когда я пришёл к тебе на ферму, выполняя обязанности смотрителя, чтобы осмотреть сено и домашний скот, ко мне подбежала малышка Хюльда и бросилась в мои объятия. Ей тогда было около трёх лет, бедняжке, и она узнавала меня так, как родственники узнают друг друга, доверяя только ощущениям и интуиции. Меня переполнило всеохватывающее чувство любви. У неё были белые локоны, которые блестели на солнце — они были белее лебяжьих крыльев, — и она спросила, не хочу ли я поиграть с ней в песочнице. Своим чистым детским голосом, с удивлением в голубых глазах. Потом ты вышла из дома и увидела нас во дворе; не сомневаюсь в том, что ты помнишь это. Ты сделала предостерегающий жест. Сказала Хюльде, чтобы она прекратила ласкаться к незнакомцам. Ты сказала именно так — ласкаться

.

Я пошёл в загон для овец. Сел на стог сена, где мы совсем недавно наслаждались друг другом, по крайней мере, мне так казалось; где я наблюдал, как твоя грудь покачивается на теле, словно лебеди на волнах.

Как ни старался я держаться стойко, слёзы потекли из меня, как кровь через марлю. Рыдания сменились другим состоянием. Я почувствовал, как моя воля опустилась в ноги; воля говорила мне встать и подойти к двери твоего дома, и там я должен был сказать тебе: «Поедем». Только одно это слово: «Поедем». Но я был твёрд. «Карабкаться вверх на киль!»[43]

Я думал о том, каким человеком стану в Рейкьявике. Пошёл бы по миру вместе с тобой и с детьми. Смог бы я любить тебя и ваших с Хатльгримом детей в этих обстоятельствах? Так ли это очевидно, Хельга, что у нас с тобой всё было бы хорошо? Ради тебя я рыл бы канаву и снова засыпал бы её, одну и ту же канаву всю свою жизнь. Ради тебя я проходил бы несколько миль в день каждый божий день туда и обратно, изнашивая пары и пары обуви только для того, чтобы прикоснуться к тебе кончиком пальца. Ради тебя я съел бы мыло, если бы ты попросила. Но отказаться от себя самого, от сельской местности и фермерского хозяйства, которые стали моей плотью и кровью, — на это я был неспособен. Хорошо, что я взял себя в руки. Пока я вытирал слёзы, сидя в сене, в дверях появился Хатльгрим.

Скажу откровенно, я иногда задавался вопросом о том, как можно было бы избавиться от него, так, чтобы это было похоже на несчастный случай. Избавиться от этого создания, абсолютно бесполезного для фермы, халтурщика во всём, кроме, может быть, приручения кобыл. Я думал о том, чтобы попросить его прийти и помочь мне починить сцепление, соединяющее прицеп с трактором Фармэл, и проследить, чтобы у трактора рывком включилась передача — это часто происходило случайно — масло впрыскивалось бы сверху, трактор дал бы задний ход и переехал Хатльгрима, прежде чем что-то можно было предпринять. Однако это были всего лишь мои жалкие фантазии, своего рода утешение, проникающее в моё сознание помимо моей воли, но я был не в состоянии противиться этому. Я понимал, что эти глупые мысли были следствием неудовлетворённости собой и приносили лишь временное облегчение. Конечно, я никогда не причинил бы ему вреда. Ситуация не должна была развиваться так, как это было с моим тёзкой в романе «Чёрная чайка»[44]. Подобное никогда не входило в мои планы.

Как я помню, это был тот самый год, когда на Японию сбросили атомные бомбы. Осенью нас по какой-то причине пригласили на собрание в клуб, и эта новость была у всех на устах. Некоторые слышали, что бомб уже достаточно, чтобы уничтожить всё живое на Земле — и не один раз. Другие говорили, что теперь всё выйдет из-под контроля и никто уже не сможет совладать с ситуацией.

Ингяльд с Холма сказал с глубокомысленным выражением на лице, что человечество никогда ещё не создавало механизм или орудие, с которым оно не в состоянии было бы справиться собственными силами.

Тут работник из Красного Волоснеца — с зачёсанными волосами, покрытыми маслом, — встал и сказал, что знает такой случай. Хедин с Овечьего Склона соорудил себе непомерно большую повозку, заполнил её до краёв коровьим навозом и поехал по крутому травянистому склону, но затем он потерял контроль над управлением, и повозка перевернулась через край. И лежит там до сих пор.

После рассказа работника собравшиеся замолчали.