Ответный удар (Послешок)(Повторные толчки)

“Это может быть", ” сказала Большая Уродливая женщина. “Конечно, возникнет вопрос об оплате”.

”Конечно", — сказал Томалсс. “Я уверена, что мы сможем прийти к какому-то справедливому соглашению по этому поводу”. “Оплата может не обязательно включать деньги, — сказала Моник Дютурд, — или не только деньги. Я бы хотел, чтобы мой родственник был полностью помилован, теперь, когда я сотрудничаю с Расой".

“Несмотря на его неприятные и сомнительные дела", ” сказал Томалсс.

"да. Независимо от них”. Томалсс отметил, что женщина-тосевитка не отрицала их. Она хотела, чтобы рыжего контрабандиста простили, несмотря на них. Он вздохнул. Родство, а не дружба, подумал он. Это, конечно же, свидетельствовало об исторической преемственности между Большими Уродами. Он вздохнул. Он мог бы пожелать — он действительно хотел — чтобы этого не произошло.

Моник Дютурд пожалела, что приехала в Тур, когда осень приближалась к зиме. Город показался ей не с лучшей стороны. Она была дитем теплого Средиземноморья; зима в Марселе почти всегда была мягкой, а снег — редкостью. Не здесь. Конечно же, Атлантический океан повлиял на климат Туров, и мороз приходил в город рано и часто. После завоевания Галлии Цезарем римские колонисты в древнем Цезародунуме были бы так же потрясены погодой, как и она сейчас.

Климат в университете также был гораздо менее теплым. Моник знала, что не получила бы должности, если бы Феллесс не потянул за нее провода. По всем признакам, каждый коллега на историческом факультете тоже знал об этом. Ее приветствие варьировалось от без энтузиазма до откровенно враждебного.

“Позвольте мне преподавать”, - сказала она своему заведующему кафедрой, седовласому парню по имени Мишель Кассон, который учился в университете с тех пор, как оправился от ранения, полученного при защите Вердена в 1916 году. “Позвольте мне опубликовать. Я покажу тебе, что мое место в этом месте”.

“У вас будет такая возможность”, - ответил Кассон, глядя на нее через очки для чтения, которые чрезвычайно увеличивали его глаза. “Мы не можем лишить вас такой возможности. Остается надеяться, что вы не нанесете слишком большого ущерба репутации университета тем, что вы с ним сделаете”.

Уши горели, Моник в спешке покинула его кабинет. То, что она может оказаться полезной для университета, явно никогда не приходило ему в голову. Ее ногти впились в ладони. "Я тебе покажу, клянусь Богом", — подумала она. Потеряв все свои заметки для статьи о культе Исиды в Галлии Нарбоненсис, которая занимала ее до того, как Марсель взорвался в ядерном огне, она делала все возможное, чтобы восстановить ее, несмотря на исследовательскую библиотеку, которая была далеко не так хороша, как полагали высокомерные профессора и библиотекари.

Вернувшись в Марсель, необходимость иметь дело с братом и нежелательное внимание Дитера Куна заставили ее пренебречь монографией. Здесь, в Туре, Кун ушел из ее жизни, за что она сердечно поблагодарила Господа, Пресвятую Деву и всех святых. Однако вместо этого ей пришлось иметь дело с Ящерицей по имени Томалсс. Он ничего не хотел от нее в постели. Он даже заплатил. Но руководство им по римской истории отняло у газеты время не меньше, чем подчинение менее интеллектуальным занятиям немца.

И ей все еще приходилось иметь дело с Пьером. Технически, она предположила, что он был условно освобожденным заключенным. Она старалась не иметь с ним ничего общего, когда он не переводил для Томалсс. Иногда она жалела, что вытащила его из тюрьмы Расы, чтобы он переводил для нее. Ее жизнь была бы проще, если бы она оставила его там гнить.

Но он мой брат. Кровь была гуще воды. Она задавалась вопросом, пойдет ли Пьер на десятую часть тех неприятностей ради нее, через которые она прошла ради него. У нее были свои сомнения. Пьер был для Пьера первым, последним и всегда.

Однажды, после того, как они поговорили по телефону с Томалссом, он сказал: “Жаль, что Ящерица такая прямая стрела. Если бы это было не так, у меня уже была бы прекрасная новая сеть джинджер.”

“Ты хочешь сказать, что у тебя его нет?” — спросила Моник с, как она надеялась, испепеляющим сарказмом.

Как и следовало ожидать, ее брат отказался увядать. “Конечно, знаю”, - сказал он. “Я имел в виду новую, которая проникла прямо в его звездолет. Это стоило бы устроить, если бы только я мог.”

“Неужели ты никогда не думаешь ни о чем, кроме имбиря и Ящериц?” — спросила она.

“Имбирь — это то, чем я зарабатываю на жизнь”, - невозмутимо сказал Пьер. “Ящерицы — мои клиенты. Неужели ты никогда не думаешь ни о чем другом, кроме тех древних римлян, которые были мертвы навсегда?”

”Иногда", — ответила Моник с кислотой в голосе. “Время от времени, например, мне приходится думать о том, как вытащить тебя из тюрьмы или о любых других неприятностях, в которые ты попадешь из-за джинджер”.

У ее брата даже не хватило такта выглядеть пристыженным. “На этот раз у тебя тоже ушло достаточно много времени”, - проворчал он. “Я думал, что буду гнить в этой проклятой камере вечно. Я вытащил тебя из французской тюрьмы быстрее, чем ты вытащил меня.”