Озёрное чудо

В один из вечеров, когда Елизар… благо, одетый… сомлело нежился на койке, а Дарима теребила, закручивала на палец и без того витой Елизаров чуб и, неговорливая, думала вязкие думы, пытливо поглядывая на суженого, вдруг кто-то со всей осерчалой моченьки заколотил в ставень. Молодые притаились, выжидая, что незваный, нежданный гость постучит, постучит да и отчалит не солоно хлебавши; но стук, еще более резкий, настырный, не прекращался, и Елизару, хоть и отговаривала Дарима, пришлось подняться с лежбища, выйти в сени, спросить, а потом отодвинуть деревянную щеколду. В избенку ввалился хмельной и злой Галсан, и, долго не чикаясь, стегнул сыромятным бичом по Елизаровой спине, потом замахнулся на дочь, но тут уж самочинный зятек, не помня себя, кинулся к чабану, перехватил руку в запястье и, стиснув, пригнул книзу. Галсан, матюгаясь на чем свет стоит, захлебисто мешая русские и бурятские слова, брызгая слюной, рвался из Елизаровых рук, а потом, обмякший, обессиленный, повалился на стул.

— Ай-я-я-яй, пошто худо делал?! — зацокал языком, когда залитые злом и вином, помутневшие глаза разъяснели. — Пошто наша депка обманывал?!

— Почему обманывал?! — взвился Елизар. — Никто ее не обманывал.

— Пошто моя ничо не сказал?! Ай-я-яй!.. Папка твоя большой мне тала, ты пошто худо делал?!

— Чего я худого сделал?! — горячился и Елизар. — Я ее люблю. Мы поженимся… Может, завтра пойдем в сельсовет и распишемся.

— Так, паря, никто не делат. Сперва наша депка увел…

— Почему увел?! — спорил осмелевший Елизар. — Почему увел?! Что она, телка, на поводу уводить?!

— Пошто отец, мать не говорил?

Самозваный зятек, убегом или скрадом умыкнувший зазнобу, виноватился, оправдывался, горячо толковал про любовь и свадьбу. Опамятовав, заговорила и Дарима, до этого стоявшая возле печи, не живая, не мертвая, стиснувшая ладонями свои полыхающие щеки; она говорила по-бурятски и, похоже по голосу, умоляла, отчего отец и жалобно, и раздраженно морщился, пытался ее оборвать, а потом, сплюнув на пол, вылетел из избы, широко, пинком, распазив дверь.

Выйдя следом, чтобы наглухо запереть калитку и сенные двери, Елизар усмотрел, как Галсан, оборачиваясь, грозя пальцем, глухо по-бурятски ругаясь, отвязал от приворотной вереи сивую кобыленку…на ней Елизар гарцевал в пьяную ночь… и, забравшись в седло, сразу же ходко порысил по стемневшей улице. Елизар проводил его до отворота замороченным взглядом, потом осмотрел деревенскую улицу, глухо затаенную, в потемках которой зрела беда.

— Чего он накинулся-то?! — наивно спросил Елизар, вернувшись в избенку. — Я же ему по-русски сказал, что у нас все серьезно, не просто так, что мы хоть завтра распишемся в сельсовете.

Дарима отчужденно пожала плечами. Если русская дева после эдакой отцовской хулы и выволочки ударилась бы в рев, улилась бы слезами, Дарима же слезинки не сронила, но сидела, онемевшая, возле стола с неубранной посудой, уставясь в ночное окно обмершими в печали, угасшими глазами. Долго тормошил ее Елизар, долго обласкивал, прежде чем та чудом ожила, заговорила.

— Да ладно, — отчаянно махнула рукой: снявши голову по кудрям не плачут, хотя глаза заволакивала темная, недвижная тоска. — Отец понял…

— Чего понял?

— Понял, что мы любим друг друга. Ты же не разлюбил меня?..

— Спрашиваешь…

— Не знаю… Ахэшка, — эдак на бурятский лад звала она брата Баясхалана, — написал из армии, чтобы я с тобой не водилась. Обиделся… Эх, и почему ты бурятом не родился?!

— Может, мне в бурята переродиться?! — занервничал Елизар. — А может, я в прошлой жизни бурятом был?! По буддийски, инкарнация… Хотя в еврея легче переродиться, — обрезался, Талмуд и Тору почитал и… Какая разница — русский, бурят?! Скоро не будет ни русских, ни бурят, ни евреев, ни армян — сплошные люди мировые. И в паспорте не будут метить нацию… Мой брательник по пьянке пел… — Елизар улыбнулся, вспомнив потешного брата. — Я в Америке бывал, кое-что я там видал: там и русский, и бурят по-английски говорят. Так вот… А потом, сколь русских с бурятами породнились.

— Не так уж много. Наши парни русских девок брали, а ваши редко женились на бурятках. Крещенные, те и вовсе с бурятами не роднились, — мы же иноверцы.

— А западные, усть-ордынские буряты — сплошь крещеные…

— Какие они крещенные?! Одна слава, что крестились. Шаманисты…

— Да, бурятки редко за русских выходили… Но теперь, слава богу, другие времена, теперь всё можно: русский, бурят — хама угэ, лишь бы друг друга любили.

— Может быть… — вздохнула она. — Давай я тебя научу по-бурятски говорить.

— А что, можно. Я уже мало-мало толмачу: би шаамда дуртэ-эб… Переведи.

Дарима засмеялась над его корявым говором.

— Я тебя люблю.

— Или, шы намэ талыштэ. Переводи.

— Ты меня поцелуешь.

— Целуй.

Дарима обняла и звучно поцеловала в щеку.

— Начнем учиться.

— Потом, — Елизар привлек девушку. — Иди ко мне, и ни о чем не думай, не переживай. На всех не угодишь, и на всякий роток не накинешь платок.