Ожерелье королевы

— Господа, — сказала королева, — я теперь спокойна и не буду более раздражаться. Кроме того, мне на ум пришла одна мысль, которая изменяет мои чувства по отношению к вам. Нет сомнения что в этом деле и вы и я жертвы какого-то таинственного обмана… который, впрочем, для меня более не составляет тайны.

— О ваше величество! — воскликнул Бёмер в восторге от этих слов королевы. Так вы меня более не подозреваете… в том, что я… О, какое ужасное слово «подделыватель»!

— Мне так же тяжело его слышать, как вам произносить его, поверьте, — сказала королева. — Нет, я вас более не подозреваю.

— Так ваше величество подозреваете кого-нибудь другого?

— Отвечайте на мои вопросы. Вы говорите, что тех бриллиантов у вас больше нет?

— Их у нас нет, — в один голос ответили оба ювелира.

— Вас не касается, кому я поручила вернуть их вам; это мое дело. А не видели ли вы… госпожу графиню де Ламотт?

— Простите, ваше величество, мы ее видели…

— И она ничего не передавала вам… от меня?

— Нет, ваше величество. Госпожа графиня сказала нам только: «Подождите».

— А кто принес от моего имени это письмо?

— Это письмо, — отвечал Бёмер, — которое было в руках вашего величества, принес нам ночью неизвестный гонец.

И он показал подложное письмо.

— А, — сказала королева, — хорошо; как вы видите, оно не было непосредственно от меня.

Она позвонила, явился лакей.

— Послать за графиней де Ламотт, — спокойно сказала королева. — И вы, — продолжала она тем же спокойствием королева, — не видели никого, например господина де Рогана?

— Как же, ваше величество, господин де Роган приезжал к нам справляться…

— Очень хорошо, — сказала королева, — остановимся на этом. Раз в этом деле замешан господин кардинал де Роган, то вы не должны отчаиваться. Я догадываюсь: госпожа де Ламотт, говоря вам «подождите», хотела… Нет, я не догадываюсь ни о чем и не хочу догадываться… Идите же к господину кардиналу и передайте ему то, что вы сейчас рассказывали мне; не теряйте времени и прибавьте, что я все знаю.

Ювелиры, ободренные блеснувшим лучом надежды, обменялись менее тревожным взглядом.

Боссанж, желая сказать что-нибудь от себя, отважился тихонько вставить:

— И что в руках королевы находится подложная расписка, а подлог — преступление.

Мария Антуанетта нахмурилась.

— Действительно, если вы не получили ожерелья, то эта расписка — подлог. Но чтобы признать существование подлога, необходима очная ставка с особой, которой я поручила возвратить вам бриллианты.

— Когда вашему величеству будет угодно! — воскликнул Боссанж. — Мы не боимся истины, мы честные торговцы.

— Так ступайте искать истину у господина кардинала: он один может объяснить нам все это дело.

— И ваше величество позволит сообщить вам ответ? — спросил Бёмер.

— Я буду все знать раньше вас, — сказала королева, — и выведу вас из затруднительного положения. Ступайте.

Она отпустила их; когда они ушли, она, не скрывая больше беспокойства, стала посылать курьера за курьером к г-же де Ламотт.

Мы не будем следовать за ней в ее раздумьях и подозрениях; мы оставим ее и поспешим вместе с ювелирами навстречу столь желанной истине.

Кардинал был у себя и с не поддающейся описанию яростью читал письмецо, которое г-жа де Ламотт только что переслала ему якобы из Версаля. Письмо было жестоким и отнимало у кардинала всякую надежду: в нем ему предлагали забыть обо всем и запрещали являться запросто в Версаль. Королева обращалась к его порядочности, надеясь, что он не будет пытаться возобновлять отношения, ставшие невозможными.

Перечитывая эти строки, принц не мог спокойно сидеть на месте; он разбирал каждую букву в отдельности; казалось, он требовал от бумаги отчета в той жестокости, которую суровая рука вложила в письмо.

— Кокетка, своенравная, коварная! — восклицал он в отчаянии. — О, я отомщу!

Он перебирал все те нелепые доводы, которые доставляют слабым сердцам некоторое облегчение в их сердечных невзгодах, хотя и не излечивают от самой любви.

— Вот, — говорил он, — четыре письма, которые она мне посылает, одно несправедливее, деспотичнее другого. Она уступила мне из одной прихоти! Такое унижение я едва ли прощу ей, если она жертвует мною для новой прихоти.

И бедный обманутый любовник, все еще полный надежды, перечитал эти письма, искусно рассчитанная суровость которых становилась все безжалостней.

Последнее из них было шедевром жестокости, оно пронзило насквозь сердце бедного кардинала; однако он был до такой степени влюблен, что, словно из духа противоречия, испытывал наслаждение, читая и перечитывая эти холодные резкости, исходившие, если верить г-же де Ламотт, из Версаля.

В это-то время к нему в особняк явились ювелиры.

Он очень удивился их настойчивому желанию быть принятыми, несмотря на его запрет. Он три раза прогонял своего камердинера, который, однако, пришел в четвертый раз, говоря, что Бёмер и Боссанж решили уйти только в том случае, если их принудят силою.

«Что это значит?» — подумал кардинал.

— Впустите их.