Ожидай странника в день бури

Жрец оперся спиной о прохладную стену, прислонился к ней горячим затылком. У него рябило в глазах от настенных росписей. Созерцая искусно изображенную ладью, в которой плыл Ра, он думал, что силу и счастье божественных существ составляют не изобилие золота, серебра и драгоценных камней, не власть над громом и молнией, а мудрость и знание... Именно поэтому он избрал когда-то Путь служения в храме Тота, дабы обрести познание истины как единственно возможный способ разделить с Богами их природу.

Он проник в Сердце Ра, познал начало и конец тайных посвящений, он умел складывать слова власти в магические формулы, понимал движение звезд на небе, волшебство чисел и скрытый смысл ритуалов. Отчего же он сидит здесь, без сил, сослабостью в членах, с поникшей головою? Отчего не может ночами сомкнуть глаз? Отчего изысканные кушанья и сочные фрукты не вызывают у него аппетита? Ведь он достиг всего, о чем мечтал...

– О Тот, Владыка Истины, который дал дыхание тому, что здесь! Ответь же, как случилось, что женщина, случайно увиденная мной на церемонии, разбудила разом все похороненные навеки желания? Ведь я давно одержал над ними победу! Как могло случиться, что не юная жрица Изиды, окропляющая водой позолоченного Быка Аписа[9], посмотрела на меня, и в ее скользящем взгляде я прочитал свой приговор...

Жрец застонал, – боль, разрывающая его виски, была ничтожна по сравнению с болью, разрывающей его сердце.

О Боги! Он заскрипел зубами, желваки вздулись на скулах. Его жреческий сан, его обеты, его положение – все, чему он посвятил свою жизнь, пошло прахом.

Но и она, Тийна – так звучало ее имя, – она тоже жрица. Ее обеты хоть и не запрещали земную плотскую любовь, но связь с ним ей бы не простилась в силу его особого положения.

– О Великий Гор! Я даже не знаю, ответит ли она мне взаимностью, и как заговорить с ней об этом?!

Сехер, Верховный Жрец Тота, великомудрый владыка, предсказывающий ход небесных светил и разливы великого Хапи, исцеляющий паломников со всего Египта, – был тяжело болен и не мог исцелить себя. Ибо для его болезни нет лекарства, кажется, и у самих Богов...

Он устало снял тяжелый, украшенный драгоценными камнями венец и обхватил голову руками... благо, никто не смел зайти в святилище, не смел его увидеть, когда он не желал этого.

* * *