Озимандия (СИ)

Но повтора команды не последовало. Пустые глазницы безразлично созерцали бесстыдную наготу пленницы, её стройные ножки, чуть выпуклый живот, упругие, рисованные груди… Лика завела руки за спину, нащупала узел шнуровки и потянула за конец, узел развязался. Потребовалось еще несколько минут, пока она справилась со всей шнуровкой корсета и смогла ослабить его так, что даже смогла из него выскользнуть, стянув его через ноги вниз и затем став на него голыми ступнями. Он же все это время спокойно наблюдал за её манипуляциями без каких-либо попыток вмешаться. Наблюдал, надо отметить, совершенно равнодушно, словно и не по его воле все это здесь происходило. Лика снова в надежде посмотрела на своего тюремщика, но тот лишь кивнул своей лысой головой, давая понять, чтобы та продолжала. И она продолжила, а что оставалось делать, упереться и ждать, пока это чудовище само с неё их стащит. Пальцы подлезли под резинку и медленно стали спускать этот последний остаток цивилизации вниз по бедрам.

И вот уже Лика стояла перед ним, голая и беззащитная, со страхом в сердце ожидающая продолжения всего этого кошмара. Но продолжения к её изумлению не следовало… Этот урод напротив кажется и, вообще, забыл, чего он от неё хотел и зачем, собственно, затеял все эти раздевания. Он просто стоял и смотрел на её обнаженное красивое, хоть и покрытое все от холода мурашками тело, взамен предоставив ей для обзора свое исковерканное и безобразное… Жизнь и смерть, тепло и холод, и все это в лунном свете просачивающейся в этот зал вселенной…

Время остановилось, во всяком случае для Лики, даже через корсет примерзшей ступнями к полу. Ей так было холодно и страшно одновременно, что она даже уже и не знала, от чего больше у неё стучали зубы, от этого убийственного холода или от нечеловеческого страха, проникшего в её душу и завладевшего всем её телом? Она хотела его не бояться, уговаривая себя, что все равно все люди смертны и это событие, смерть, то есть, когда ни будь, да случается почти с каждым, стоящий напротив уникум был не в счет, и, что нечего её, собственно, бояться… И не могла! Слезы сами бежали по лицу, а зубы выбивали чечетку. Как она его только ненавидела сейчас, этого уродца, кто бы только знал, заставившего только одним своим видом трястись её от страха. Ненавидела его, ненавидела себя, может быть еще больше за свою трусость и невезение, ненавидела Лормана, бросившего её умирать, ненавидела весь этот мир, провалившийся в преисподнюю к чертовой матери! Но больше всех она сейчас ненавидела своего отца, виновника всего этого, своими руками отправившего её сюда, вырвавшего её из того, такого понятного и так любимого ею мира любви и удовольствий и бросившего её в этот ад на истязание к этому маразматику, пялящемуся сейчас на неё в этом кошмарном зале своими невидимыми глазенками.

Небо за окном заволокло тучами, налетел ветер, и светящаяся до этого серебряным светом луна исчезла, спряталась во мраке ночи. Стало еще темнее, в секунду мир превратился в ночь, в темную, холодную ночь…

Художник, наконец, очнулся, вышел из своего оцепенения и приблизился к стоявшей девушке. Приблизился настолько близко, что Лика почувствовала противный, отдающий гнильем запах из его рта. «Так вот как смерть пахнет, — усмехнулась она, — оказывается, гнилыми зубами и отрыгнувшейся блевотиной…» Холодные пальцы коснулись её груди и прошлись по соску, остановились и стали его нежно поглаживать… Второй рукой он так же нежно провел по колье, сверкающему и переливающемуся даже в темноте. Лика инстинктивно отпрянула назад, но тут же уперлась спиной в стенку. Путь к отступлению был отрезан.

— Не надо, прошу вас, — заплакала она. — Пожалуйста… Не мучайте меня, убейте, но не мучайте, пожалуйста… Я ведь ничего вам плохого не сделала. Я, вообще, никому еще ничего плохого не сделала, — плакала она в голос, и сейчас её слезы были уже настоящими. Когда смерть приблизилась к несчастной на столько, что она даже ощутила её запах, ей вдруг совсем расхотелось умирать, в девятнадцать то лет, когда и жизни то, еще не видела и влюбиться то как следует не успела. Но еще больше смерти она боялась пыток и боли и теперь молила Бога лишь о том, чтобы все это поскорее, наконец, закончилось и он не смог бы уже больше лапать её своими грязными руками.

— У тебя есть выбор, — прошептал он. Лика увидела, как сверкнули в темноте его зубы.

— Какой? — Лика насторожилась.

— Ты становишься моей невестой, — рука его снова легла ей на грудь, но Лика уже не дергалась, что толку. — А я тебе за это оставляю жизнь и кладу к твоим ногам весь этот мир, все его богатства…