Озимандия (СИ)

— Иди, — женщина понимающе кивнула.

Полковник объявился намного раньше, чем она обещала. Коршун еще только настроился ждать, а полковник уже был на месте.

— Ты? — удивился он его появлению в своих стенах, когда разогретый и в мокрой от пота рубашке ввалился сюда после езды на своей черной «волге» по раскаленному городу.

— Так точно, — вскочил со стула и вытянулся в струнку Коршун.

— Жди, вызову, — бросил тот через плечо и скрылся за массивной дверью своего кабинета. Ждать пришлось не долго, через пять минут тетка подняла черную трубку массивного аппарата и тут же вернула ее на место.

— Вас, — сказала она и указала глазами Коршуну на дверь, ту самую, за которой только что скрылся начальник.

Офицер поднялся.

— Не пуха, — пожелала женщина, удивляясь своей доброте.

«Да пошла ты», — послал он ее про себя и уже вслух добавил: — К черту.

Дверь за ним закрылась, и он оказался в просторном, с тремя большими окнами кабинете своего руководства.

— Разрешите, товарищ полковник?

— Проходи капитан, проходи, — приглашение было сделано таким добродушным тоном, что полковнику лишь надо было еще подняться со своего кожаного кресла, развести для объятий свои руки и расцвести в солнечной улыбке. Только вот глаза полковника, намертво впившиеся в вошедшего офицера, говорили совсем об обратном. — Какими судьбами, и какие черти тебя сюда занесли? — полковник перестал претворяться. — Если мне еще память не изменяет, то ты именно сегодня, — он взглянул на свои часы, — а точнее, уже сейчас должен был вылетать со своим депутатом на Канары? Или я что-то путаю, капитан?

— Через час, — уточнил Коршун, застыв перед ним по стойке «смирно».

— Хорошо, через час, — согласился полковник. — Тогда почему вы еще здесь, товарищ капитан, а не в аэропорту, черт возьми?

«Плохой знак, — отметил про себя офицер, — на «вы» он даже генералов не потчует».

— Господин Сорокин, товарищ полковник, больше в моих услугах не нуждается.

— Как это не нуждается? — не понял тот. — Что ты несешь?

— Сегодня днем на Кутузовском проспекте машина депутата попала в аварию, — начал докладывать капитан. — В нас въехала какая то дамочка, — он замолчал, прикидывая, как бы получше преподнести свою версию случившегося.

— Короче… — полковник откинулся на спинку кресла, и его неподвижные зрачки впились в застывшую фигуру офицера. — Раньше надо было думать, что докладывать, а не сейчас предложения в башке складывать…

В следующие пять минут Коршун выложил начальству все о случившемся на дороге и признался, что у него, боевого офицера, прошедшего Афган, Чечню и другие горячие точки, раненого всего и перераненного, у него, наблюдавшего это избиение как бы со стороны, просто сдали нервы.

Выслушав, полковник поднялся с места и вышел из-за стола.

— Ты мне здесь, капитан, про свои боевые заслуги не пой, — полковник снова перешел на «ты». — Я сам петь умею!

— Да не пою я…

— Ты понимаешь, капитан, — не дал он ему вставить слова, — что провалил всю операцию?

— Так точно.

— Так точно?! — удивился полковник. — Ты издеваешься?

На этот раз Коршун не ответил, благоразумно решив отмолчаться.

— Ни черта ты, капитан, не понимаешь, — возмутился полковник и его разъяренный взгляд впился в подчиненного. — Бабу он, какую то пожалел, а то, что вы всю операцию провалили, товарищ капитан, это все херня, да? Мы год совместно с Интерполом вели этого козла зажравшегося, еще бы немного и он со всеми своими потрохами был бы у нас в руках…

— Он мог ее убить…

— Плевать, кого он там мог убить! — полковник взорвался. — Прикажете мне теперь встать на защиту всех униженных и оскорбленных? Мне что теперь, офицер, разреветься здесь что ли по этой дуре, которой чуть личико попортили да зубки повыбивали?

«Посмотрел бы я на тебя, — подумал Коршун, — что бы ты пел, если бы сам оказался на ее месте».

— А то, что этот отморозок останется гулять на свободе, — продолжал тем временем бушевать полковник, — и к армии наркоманов прибавятся еще тысячи и тысячи будущих трупов, благодаря тому зелью, что он со своими дружками завозит сюда и переправляет дальше в Европу? Кто по этому поводу будет горевать? Вы сегодня пожалели одну тетку, товарищ капитан, а завтра умрут сотни, а может и тысячи ни в чем не повинных людей. И на чьей совести, скажите мне, будут эти жизни? — полковник вернулся за стол, достал из ящика сигарету и закурил. — А что Интерпол скажет, что долбанные русские снова просрали всю операцию, да? Вы теперь понимаете, Коршун, что вы натворили своим поступком?

Капитан не ответил. По существу ведь этот «полкан» был прав. Депутатская неприкосновенность Сорокина и все такое… Такого орла, что бы за яйца взять, надо было хватать крепко.

— Не слышу, — полковник повысил голос.

— Так точно, товарищ полковник, понимаю.

— Если бы понимал своими куриными мозгами, то сейчас бы летел на Канары на солнышке греться да пивцо с телками попивать, а не на ковре раскаляться, — полковник вдруг замолчал, отошел к окну и лишь потом добавил: — От кого- кого, но от тебя, капитан, я такой свиньи не ожидал. Подвел ты и меня, и себя, и всех нас ты очень подвел.